Кейт Эмерсон - Отказать королю
Забытая всеми, я опустилась на широкий подоконник, сцепила руки на коленях и изо всех сил попыталась собрать воедино разбегавшиеся мысли. Меня не удивило, что моя мачеха была столь же невежественна во всем, что касалось законов, как и я сама. От женщин иного и не ожидали. Даже графиня Солсбери, как я теперь поняла, не увидела ничего дурного в том, что я подписала в ее присутствии какой-то документ по просьбе моего опекуна, хотя к тому времени мне уже исполнилось шестнадцать лет. Тот документ, как я вспомнила, был написан на латыни, и прочесть его я не могла. А вот сэр Лайонел наверняка законы об опекунстве знал досконально. Следовательно, тот лист, который я так опрометчиво подмахнула, скорее всего, представлял собой доверенность, продлевающую его право присматривать за моим наследством.
Меня захлестнуло чувство вины. Мне нужно расшибиться в лепешку, но добыть верные сведения о том, в каком состоянии мое богатство. Ведь его сумели собрать и приумножить мой отец, мой дед и прадед, а значит, пренебрегая им, я была неверна их памяти. Мне нужно было сразу же вступить в переписку с Хьюго Уинном, чтобы точно знать, как обстоят дела на конюшне и на фермах. Остались ли вообще у меня лошади? Вполне возможно, что нет. Сэр Лайонел быстро избавился от Светоча Хартлейка. Я же думала только о себе, погрузилась в свою новую жизнь при дворе принцессы, тратила усилия лишь на пересказ забавных историй и обретение новых друзей. А потом, мы, связанные этой самой дружбой и преданностью принцессе Марии, сами были рады отгородиться от внешнего мира, пока этот мир насильно не вторгся в наш тесный круг.
Я вздрогнула, когда увидела перед собой фигуру в черном.
— Не сердитесь на мою сестру, — раздался нежный и мелодичный голос леди Мэри Рочфорд. — У нее своеобразное чувство юмора.
Я подвинулась на подоконнике по знаку моей собеседницы. Усевшись и расправив пышные юбки, она взяла мою руку своей полной белой ручкой и спросила:
— Не хотите ли поговорить с тем, кто смыслит в законах, моя дорогая? У меня как раз есть такой человек на примете. Если ваш опекун вас обманывает, всегда можно попробовать отстоять то, что принадлежит вам по праву.
— Существует документ на латыни, — призналась я. — Сэр Лайонел обманом заставил меня подписать его после моего шестнадцатилетия. Наверное, я передала ему все права на свои поместья.
Глаза мои наполнились слезами. Как же глупо с моей стороны было попасться в сети, коварно расставленные моим опекуном!
— Вполне возможно, что вы сможете получить ваше имущество обратно по суду, — утешила меня леди Мэри. — В любом случае, стоит посоветоваться с законником…
Я всхлипнула, кивнула и проговорила:
— По крайней мере мое наследство у него не навсегда. Леди Анна сказала, что оно вернется ко мне, когда я достигну совершеннолетия.
Участие леди Мэри тронуло меня, хотя я не надеялась, что ее поверенный сможет мне помочь. Только одно утешало: через два года мне исполнится двадцать один. И сэр Лайонел должен будет рассчитаться со мной сполна по всем счетам, которые я ему предъявлю.
Глава 30
В течение следующих нескольких дней я временами слышала сдавленные смешки, когда оказывалась в поле зрения придворных дам леди Анны, но этим дело и ограничилось. Больше надо мной не насмехались. Что еще важнее, никто не смотрел на меня с подозрением из-за того, что раньше я состояла при особе принцессы Марии.
Все — от Анны до последнего поваренка — решили, что мой переход в свиту леди Анны продиктован теми же соображениями, которыми руководствовались они сами, — желанием находиться рядом с сильными мира сего. Жажда почестей и богатства, по их мнению, всегда первенствовала над верностью.
Леди Анна никогда не скрывала, что не жалует дочь короля. Принцесса Мария, а не королева виделась ей первейшей соперницей в борьбе за привязанность его величества. Она не знала, сколь мало внимания уделяет король Генрих своей дочери.
— Расскажи мне о своей бывшей госпоже, — велела она мне как-то раз, когда пошла вторая неделя моей службы. — Я слышала, что принцесса чуть что, сразу укладывается в постель, как слабый плаксивый ребенок.
— Принцесса проболела почти весь май, — осторожно ответила я, вспомнив, что до того, как к моей юной хозяйке пришли первые месячные, она мучилась болями почти три недели.
Никто не пытался тогда ее отравить — ни леди Анна, ни кто другой. Ее высочество принадлежала к той несчастной породе женщин, которые каждый месяц страдают за грех нашей прародительницы Евы. Несмотря на это, я крепко держала в памяти историю о происшествии в доме епископа Рочестерского. Леди Анна Рочфорд была тем человеком, который, не дрогнув, может отдать приказ извести своих врагов, поэтому я постоянно была начеку.
— Почему эта девочка постоянно навязывается, требует у своего отца позволения навестить его? Его величество это раздражает, — воскликнула леди Анна.
Я знала только об одной такой просьбе, и сделана она была в один из тех страшных дней, когда принцесса думала, что умирает.
— Ее мать ничуть не лучше, — продолжала леди Анна, не дожидаясь моего ответа, — она умоляет короля переселить Марию сюда.
Я с трудом переборола страстное желание указать леди Анне на ее бессердечие. Теперь мне хотелось защитить не только мою прежнюю юную госпожу, но и ее мать — королеву. Я чуть не выдала своих истинных чувств, но вовремя сдержалась. Вместо этого я прошептала нечто нечленораздельное, надеясь, что королевская любовница примет это бормотание за согласие с ее словами.
Я напомнила себе, что проникла в свиту леди Анны с целью завоевать полное доверие последней. А для этого я должна говорить королевской фаворитке лишь то, что она желает услышать. Мысленно попросив у Господа прощения за грех лжи, я тотчас впала в него: призвала на помощь все мое умение сочинять занимательные истории и поведала Анне несколько выдуманных на ходу рассказов, в которых принцесса Мария — да простит она меня за это — выглядела избалованной и взбалмошной юной особой. Я исподволь намекнула на ее слабое здоровье, прямо заявила, что ее нельзя причислить к писаным красавицам, и пожурила за то, что она вслед за своей матерью-королевой проводит слишком много часов в посте и молитвах.
— Значит, французский посол был прав, — проговорила Анна.
— Простите, миледи, я вас не понимаю…
Анна засмеялась, но смех этот шел не от сердца, ибо был слишком громким и каким-то неестественным:
— Знаешь, как выразился он много лет назад, когда она еще была помолвлена с французским принцем? «Чересчур тонка, чересчур бледна, слишком мала ростом, чтобы рожать здоровых детей», — вот что он сказал.
