Лариса Шкатула - Рабыня благородных кровей
Лицо Анастасии было отрешенным, лицо Прозоры горело восторгом. Из лекарки она покорно превратилась в помощницу, обожествляющую своего учителя, сотворившего на её глазах чудо.
— Вот она, печать, о которой я говорила! — благоговейно прошептала знахарка. — Бог дал мне счастье увидеть ее! Епископ предупреждал, сие — от диавола, но я думаю, это божественное!
— Это — человеческое, — пробормотала Анастасия, и не успела Прозора её подхватить, как молодая женщина рухнула без чувств прямо возле стола, на котором лежал Аваджи.
Пришла она в себя лишь на следующий день. Судя по солнцу, дело шло к полудню.
Анастасии тут же вспомнились минувшие события, а мысль: "Как чувствует себя Аваджи?" — заставила её быстро подняться.
Кто-то вчера раздел её, уложил в эту удобную, мягкую кровать. Ей помнился обеспокоенный женский голос:
— Она заболела?
— Нет, она очень устала, — ответила другая женщина.
Чьи-то заботливые руки приподняли Анастасии голову и влили в рот прохладное, отдающее мятой питье.
Она тут же провалилась в небытие, а теперь, проснувшись, удивилась собственному спокойствию: разве любимый супруг не был ещё вчера на грани жизни и смерти? Нет, если бы с Аваджи что-то случилось, она бы тут же почувствовала.
Наскоро набросив на себя широкий балахон с завязками сзади и широкими, подшитыми мехом рукавами, Анастасия вышла из опочивальни.
У двери она столкнулась с молодой женщиной, помощницей Прозоры. Месяц назад они виделись недолго, когда Анастасия появилась в Холмах со своими детьми и верблюдом. Отчего-то ей неловко было назвать вслух прозвище этой миловидной умной женщины — Неумеха.
— Ты не знаешь, куда перенесли… — Анастасия замялась, не зная, как сказать, — того мужчину, которого ночью лечила Прозора?
— Прозора? А она баяла, ты сама его лечила, — Неумеха с восторженным любопытством глядела на нее. — Якобы она зрела чудо. Ах, как жаль, что меня там не было!
Женщина понизила голос.
— Как думаешь, руками лечить, так, как ты, другие смогли бы?
— Наверное, смогли бы, — пожала плечами Анастасия.
— А ты меня научишь? — робко спросила Неумеха.
— Но я не знаю, как это делаю. Само получается. А то и голос слышу, мол, так делай, и так…
— Не знаешь, — разочарованно проговорила та. — Жалко. Я и сама думаю, такое — от бога. Другого, выходит, не научишь?.. А твой муж-то в себя пришел! Из могилы его вытащила! Он уже звал: "Ана! Ана!" А по-нашему не кумекает, плохо говорит. Только Прозора его понимает.
— Что же ты меня не позвала?
— Матушка не велела. Кнутом пригрозила! — обиженно фыркнула Неумеха. Знаю, говорит, ты любопытная, не утерпишь!
Она пошла вперед, приглашая Анастасию следовать за собой.
— Далеко ли собрались? — остановил их насмешливый голос Прозоры.
— Я хотела посмотреть, как чувствует себя мой муж, а Неу… твоя помощница провожает меня к нему.
— Тебе повезло, — глаза Прозоры смотрели на Анастасию обвиняюще. — А вот кто проводит меня к моему мужу? Или хотя бы расскажет, где он и что с ним?
Анастасия мысленно ахнула: в самом деле, со вчерашнего дня она и словом не обмолвилась о Лозе, которого сама же послала в Лебедянь, к Всеволоду.
Головач сразу ушел, и она не знала, что этот рассеянный, занятый своими мыслями человек до сего времени о Прозоре и не вспомнил, потому что придумывал гигантский самострел — орудие, которое можно было бы установить в Лебедяни, чтобы обстреливать из него проклятых мунгалов…
Вот и Анастасия, увлекшись своими переживаниями, и думать забыла о Лозе, как и о том, что Прозора может о нем беспокоиться.
— Позволь, — жалобно попросила Анастасия, — одним глазком взглянуть на Аваджи, а потом я вернусь и расскажу тебе о твоем муже.
— Ладно, — смягчилась Прозора. — Разве я могу отказать женщине, имеющей такой дар?!
На высокой кровати лежал Аваджи, а кто-то из челяди кормил его из чашки горячим кулешом. Он делал это осторожно и дул на ложку, как маленькому. Аваджи, похоже, уже наелся, но слуга продолжал его уговаривать съесть ещё ложечку…
— Может, я смогу покормить юз-баши? — лукаво спросила Анастасия.
— Ана! — просиял Аваджи и пожаловался: — Этот упрямец не хочет ничего понимать. Объясни ему, что я уже насытился. Говорю ему, не хочу, а он будто не слышит. Или я неправильно говорю слова?
Благодаря жене Аваджи немного говорил по-русски, но упрямое нежелание слуги понять его ломаную речь заставило усомниться того в своем знании.
— Матушка наказала съесть все, — упрямо твердил тот.
— Я поговорю с матушкой, — спрятала улыбку Анастасия. — И скажу ей, что ты хорошо делал свое дело.
Челядинец, довольный, ушел, а Анастасия, кинувшись к мужу, покрыла поцелуями его родное лицо.
— Аваджи, любимый мой!
— Как хорошо, что ты пришла! — муж обнимал её с силой, говорившей о том, что здоровье к нему возвращается. — Я уж было испугался, что ты мне приснилась…
Аваджи с любовью посмотрел на нее, но через мгновение в его взгляде появилось удивление.
— Как я сюда попал? — спросил он.
— Мы принесли тебя. Вместе с одним смердом.
— А как ты меня отыскала?
— Я видела… со стены Лебедяни… твой бой с князем Всеволодом.
— Ты вернулась к нему?
— К нему? Как ты мог такое подумать? Разве ты больше не мой муж?
— Но он тоже твой муж, от которого тебя увезли насильно.
— Это правда, — кивнула она, — но разве я могла подумать, что полюблю тебя.
Все напряжение, которое до сего времени сковывало Аваджи, лопнуло, точно нарыв, принося невыразимое облегчение его душе. Слезы навернулись ему на глаза, и он отвернулся, скрывая смущение.
— А не могла бы ты дать мне ещё немного той вкусной похлебки? — он посмотрел на чашку, которую Анастасия держала в руке.
Она рассмеялась.
— Ты не хотел показать слуге свое обжорство?
Аваджи начал было есть, но опять какая-то мысль лишила его аппетита.
— Тогда почему ты ушла?
Анастасия посмотрела в глаза мужа: вот что, оказывается, мучило его! Отчего ушла Анастасия? Было ли что в курене Тури-хана, кроме самого Аваджи, чему она хотела бы сохранять верность? Как объяснить мужу, что такое родная земля? И что это не просто любая степь, где можно поставить свою юрту…
Может, потому так ужасна для русских жестокость монголов, что те не понимают слова «родина»? Нет у них других ценностей, кроме золота и серебра, потому и не жалеют, не щадят чужих святынь… Но пока ей придется объяснить понятно для него, оставив настоящее объяснение на потом.
— Я ушла потому, что Тури-хан замыслил против нас с Заирой гнусное злодеяние.
— Разве Аслан этому не мог помешать?
— Хан отослал его в поход сразу после твоего отъезда. Заире пришлось бежать с ним, переодевшись в мужскую одежду. Ехать с ними я не могла. Тогда бы ты никогда меня не нашел.
— Хан хотел сделать вас своими наложницами? — глухо спросил Аваджи.
— Покорными и безответными. Бучек собирался добиться этого с помощью своего знаменитого кнута. А наших детей они договорились продать какому-то купцу.
Аваджи содрогнулся.
— Аллах милосердный и всемогущий! В то время, как я добывал для хана богатства, рискуя головой, он, сидя в безопасности, тепле и сытости, замышлял лишить меня всего, что я имею. Такой малости по сравнению со всеми его богатствами!
— Наверное, потому, что он как раз и завидовал этой самой малости, мягко сказала Анастасия, — потому что, несмотря на все свои богатства, не мог купить себе обыкновенного счастья.
— Но тогда… — Аваджи скрипнул зубами. — Тогда я больше не считаю себя обязанным следовать верности хану! И как только смогу вернуться, я убью его! Без жалости и сожаления.
— Убивать Тури-хана тебе не придется, солнце мое, потому что ни светлейшего, ни его пса Бучека больше нет на свете.
— Прошу тебя, расскажи, как все произошло?
— Как ты себя чувствуешь? — невпопад, как ему показалось, спросила Анастасия.
— Я почти здоров, если не считать слабости во всем теле. Сегодня я даже не смог сам встать. И ещё вот здесь, — Аваджи положил руку на то место, откуда ещё вчера вырывались свист и клекот. — Вот здесь, внутри, будто саднит, будто кто-то пролез ко мне внутрь и все там расцарапал.
— Заживет, — опять со странной легкостью успокоила она его; Аваджи слегка обиделся — неужели его здоровье совсем не волнует жену? — Мне придется уйти ненадолго, а ты постарайся ещё поспать. Здоровый сон — это сейчас все, что тебе нужно.
— Не уходи! — он схватил её за руку, как ребенок, боящийся темноты. Мне кажется, что ты уйдешь и больше не вернешься!
Анастасия улыбнулась.
— И не мечтай! Думаю, тебе придется терпеть меня рядом с собой ещё долгие и долгие годы!
Глава пятидесятая. Тать в ночи
