Дженни Браун - Запретная страсть
Однажды мне принес от нее письмо один из ее слуг, который почти умолял меня тут же прочитать его. Когда же я сказал, что мне некогда читать всякую чепуху, он заявил, что его хозяйка угрожала покончить с собой, если я не отдам слуге ответ на это письмо. Я бросил письмо нераспечатанным в стол и велел слуге убираться, прибавив, что она вольна поступать так, как хочет, да и черт с ней.
Взволнованный Эдвард умолк, явно собираясь с духом.
— На следующий день ее тело выловили из Темзы. Она бросилась в реку с Тауэрского моста, для надежности набив карманы платья камнями. Когда печальное известие дошло до меня, я распечатал письмо, в котором она умоляла меня встретиться с ней на Тауэрском мосту. Кроме того, она писала, что горько сожалеет о том, как жестоко она обошлась со мной в юности. Эстелла просила дать ей шанс объясниться, вымолить у меня прощение, а затем она обещала оставить меня навеки. Она писала, что не может жить с чувством вины, что понимает, как ее жестокость превратила меня в ожесточенного и злого человека. Очевидно, она ожидала, что, прочитав ее письмо, я поспешу спасти ее. Увы, я письма не читал, и от отчаяния она решилась на самоубийство.
Страшный монолог прекратился. Эдвард вопросительно взглянул на Элизу, словно искал у нее поддержки.
— Ты думаешь, что я должно быть, горько сожалело содеянном. Наверное, ты представляешь все это трагическим стечением обстоятельств: не прочитал, не пошел и не успел спасти Эстеллу. Вероятно, ты по своей доброте считаешь, что если я подстрекал ее к самоубийству то не нарочно. Я даже уверен, что ты нисколько не винишь меня в ее смерти, ведь в конце концов, я не отрубил ей голову топором, не поднес яду в бокале с вином. Так вот, ты ошибаешься, — Он ухмыльнулся. — Я едва ли не обрадовался известию о ее гибели. Первой мыслью было то, что больше она не будет преследовать меня. Я даже хвалил себя за то, что не читал ее письма. Смерть Эстеллы ничего, кроме радости и облегчения, у меня не вызвала. Вот тогда я понял, что ничем не отличаюсь от отца и брата, что я их наследник — плоть от плоти. Я именно убил Эстеллу, расчетливо, как будто подал ей бокал с ядом, и нисколько не раскаивался. На сердце у меня было светло и покойно. Моя мать сказала тебе правду, той же ночью я отпраздновал известие о ее смерти, отправившись на бал.
На лице Эдварда возникло мучительное выражение, он хвастался и одновременно как будто искал у Элизы утешения и оправдания его бесчестному поступку.
Однако Элиза молчала. Она интуитивно понимала, что ему в его положении нужно не ее сочувствие, прежде всего ему надо было, оправдаться перед самим собой. Благоразумное молчание было лучшим выходом. Надо было дать ему время прийти в себя, чтобы он мог прислушаться к голосу своего сердца.
Он по-прежнему не отводил взгляда от ее лица. Постепенно непонятное, то ли умоляющее, то ли радующееся, выражение его лица сменялось на угрюмо-мрачное. Смеркалось.
Раскаяние, так долго томившее его душу, наконец нашло выход наружу. Элиза вслушивалась не столько в слова, сколько в крик его измученной души, который вырвался у него так неожиданно и так горячо. Элиза по-прежнему хранила молчание, не порицала и не утешала, и тем самым его чувство вины приглушалось и сглаживалось. После того злополучного письма Эстеллы Эдвард, как чувствовала Элиза, выговорился впервые до конца, нарыв наконец-то прорвался.
— Благодарю тебя, Элиза, — вымолвил он. — Ты гораздо умнее, чем ты думаешь.
И, не говоря больше ни слова, понурившись, он начал прогуливаться вдоль берега, увлекая ее за собой. Когда солнце село, стало темно и прохладно. Эдвард остановился, взял ее руку и нежно сжал ее. Элиза тут же ответила крепким рукопожатием.
Из-за облаков выглянула луна и осветила все вокруг бледно-желтым светом, в котором и море, и скалы казались призрачными и воздушными. И он, и она, словно два призрака, стояли совсем близко друг от друга. Повинуясь непонятному, но непреодолимому порыву, Эдвард прошептал ее имя и нежно приник к губам Элизы.
Дрожь пробежала по ее телу. Не отдавая отчета в том, что делает, она вдруг ласково обвила руками его шею и страстно ответила на поцелуй. Точно так же они целовались напротив спальни леди Хартвуд, но тогда она думала, что он не столько целуется, сколько играет, как бы наглядно показывая, каким должен быть настоящий поцелуй. Но теперь все происходило иначе, настолько искренне и реально, что ни о какой игре не могло быть и речи. Элиза, вопреки всем предостережениям тетушки, откликнулась на любовный призыв. Осторожность, благоразумие, сдержанность — все было отброшено в сторону и забыто. После его исповеди все оставшиеся преграды между ними рухнули. Теперь их разделяло одно лишь дыхание. Эдвард дышал так взволнованно и прерывисто, что стало ясно: не одну только Элизу охватил вспыхнувший всепоглощающий огонь любви.
Но осознание глубины и непритворности их обоюдных чувств пробудило у Элизы ужас. Ничто не разделяло их больше. Покаяние очистило его душу. Эдвард начал выздоравливать. Теперь Элиза была готова на все. Если она ему понадобится, то не будет сопротивляться, она покорится ему точно так же, как ее бедная, слепо любившая мать некогда покорилась ее отцу.
Эдвард первым пришел в себя. Он отстранился от нее и отошел на шаг.
— Мне не следовало этого делать, нo я не смог удержаться.
Элиза промолчала. Слишком глубоко она была взволнована. Она ведь тоже не смогла удержаться. Более того, она по-прежнему хотела стоять, крепко прижавшись к нему, чувствовать жар, исходящий от него, его горячие губы… И вместе с тем ей хотелось бежать., Мысли — путались в голове Элизы…
Да, она влюбилась и всегда будет любить его.
К своему, ужасу и удивлению, она вдруг заплакала. Алмазы крупных слез заблестели на ее щеках. Подавленная страсть нашла себе выход.
— Элиза, я ведь не обидел, тебя? — тихо воскликнул Эдвард.
— Конечно, нет, — отозвалась она. — Дело в том, что я никак не ожидала, что поцелуй может оказаться таким.
— Неужели все твои знания о поцелуях почерпнуты тоже из книг?
Она согласно кивнула.
— Но поцелуи нельзя точно передать словами.
Элиза вытерла тыльной стороной ладони слезы.
— Когда мы целовались, ты чувствовал ли тоже что-то необычное, или я просто разволновалась, как старая дева, никогда раньше не целовавшаяся с мужчиной?
— Я тоже был потрясен. Ничего подобного раньше я никогда не ощущал. Мне хотелось целовать тебя снова и снова.
— Но ты должен сдерживать себя, — отчего-то с грустью сказала Элиза. — Это ведь одно из условий нашего договора.
— Да, ты права. Хотя я порой очень сожалею об этом.
