Елена Арсеньева - Несбывшаяся весна
– Минометы! – раздался чей-то крик. – Фашисты прорвались к Волге!
И раздался взрыв – очередной снаряд угодил в машинное отделение.
– Котлы могут взорваться! – крикнул капитан. – Спустить пар!
Но исполнять приказание было некому: механик и его помощник лежали замертво.
«Александр Бородин» замедлил ход и сбился с курса. Теперь он весь был во власти волн, взбаламученных взрывами, и мотался туда-сюда по течению. Обстрел продолжался. Снаряды рвались на палубе, и каждый такой разрыв сеял разрушения, уносил жизни и тех, кто был на палубах, и тех, кто скрывался в каютах и трюмах: ведь орудия били по всей надводной части судна. Только в каютах, которые находились по левому борту, не прибавилось жертв обстрела. Сначала сестры пытались перетаскивать туда раненых, но потом, после того как рядом с убитыми бойцами на палубе остались лежать убитые девушки, майор Метелица отдала приказ никому не высовываться на палубу, пока не прекратится обстрел или судно не уйдет подальше от орудий.
Но пароход почти потерял управление…
Ольга забилась в какой-то уголок, скорчилась, зажала руками уши. Она была почти в бессознательном состоянии от страха и отвратительного чувства бессилия. Смерти, которая навалилась на них со всех сторон, невозможно было сопротивляться. И ждать ее тоже было невыносимо!
«Уж скорей бы! – тупо думала она, когда очередной разрыв сотрясал пароход и обшивка скрипела, словно вот-вот готова была разверзнуться перед натиском воды. – Скорей бы уж что-нибудь… какая-нибудь определенность…»
Зловеще потянуло дымом – от зажигательных снарядов загорелось машинное отделение. Огонь медленно, но верно перебирался на палубу.
«Или сгорим, или потонем!» Эта мысль мучила каждого. Но вслух никто ничего не говорил, словно все боялись накликать беду.
Внезапно судно, качавшееся из стороны в сторону, резко накренилось на правый борт.
– Пробили! Тонем! – простонал кто-то, и словно общая дрожь пронизала тесно прижавшихся друг к другу людей – дрожь смертного страха. Но никто не рвался, не кричал – люди как будто пытались сдержанностью и молчанием противостоять ужасу, который наступал на них, мутил рассудок и останавливал дыхание.
На несколько мгновений воцарилась тишина, и Ольга расслышала команду, доносящуюся сверху:
– Всех раненых на левый борт! Выровнять крен!
Это был голос Серафимы Серафимовны, и Ольга, услышав его, выбралась из своего угла, где скорчилась в ожидании неминучего конца, и помчалась, спотыкаясь и падая, наверх. Наверху было страшно – обстрел продолжался, но она уже больше не могла находиться в бездействии. И в ту же минуту раненые, доселе стоически, молчаливо сносившие страх и неопределенность, вдруг закричали вслед:
– Не уходи! Не бросай нас, сестра! Куда ты? Вернись!
И Ольга поняла, что для них она была неким знаком надежности, охранительницей, берегиней, ее присутствие значило, что их никто не бросил, что жизнь их находится под присмотром, что их в случае чего спасет эта высокая кудрявая медсестричка или санитарка – какая разница? Ее простенькое звание было для них сейчас воистину «первым после бога»! Говорят же, что медсестра на войне ближе родной сестры. Ольга уходила – и они начинали ощущать себя беспомощными, брошенными, забытыми детьми.
– Я вернусь! – крикнула она, уже начиная подниматься из трюма на палубу. – Я только посмотрю, что там, и вернусь! Честное слово!
Они умолкли. То ли потому, что в самом деле поверили, то ли потому, что очень хотели поверить.
Ольга выбралась на палубу и еле успела отпрянуть, чуть не сшибленная с ног майором Метелицей, которая, шатаясь от натуги, тащила куда-то большую скамейку.
Оля глянула на нее дикими глазами.
– Мы тонем, – чуть запыхавшимся, но вполне спокойным голосом ответила Серафима Серафимовна на ее невысказанный вопрос. – Надо всех, кого возможно, снабдить спасательными средствами. Возьмите на пожарном щите топорик, ломайте двери кают. На них тоже можно плыть. Ну, что уставились?
Ольга мельком поразилась, что Метелица обращается к ней на «вы», но тотчас заметила, что она не одна: рядом стояли еще несколько перепуганных сестер и санитарок.
– Все, что поможет людям удержаться на воде, – на левый борт. Будем постепенно спускать раненых на воду. Сами поплывем между ними, будем страховать. До левого берега рукой подать! – в сердцах махнула она рукой. – Только без паники, девочки!
В это мгновение снаряд врезался в рубку, и собравшихся в беззащитную кучку женщин накрыло осколками и взрывной волной.
Ольгу швырнуло на палубу. Уткнувшись лицом в мокрые доски, она мысленно ощупывала себя. Вроде бы жива. И даже не ранена!
Медленно приподнялась. Прямо перед ней лежала Серафима Серафимовна – со строгим выражением резко побледневшего, словно бы вылинявшего лица и стиснутыми губами. Из груди ее торчал осколок. Рядом – еще две сестры, сплошь залитые кровью.
– Симочка, – пробормотала Ольга, которой раньше и в голову бы не пришло назвать так Серафиму Серафимовну. – Вы что? Вставайте, Симочка! Товарищ майор!
Ни Симочка, ни товарищ майор не отвечали. Смотрели неподвижными, мертвыми глазами.
Кто-то сильно толкнул Ольгу в бок. Это была Аля Самарина – бледная, с головой, обмотанной бинтами и казавшейся поэтому неестественно большой.
– Давай! – крикнула она заплетающимся языком. – Некогда плакать! Доски на левый борт! Раненых на воду…
И повалилась замертво на палубу. Сквозь повязку резко проступило кровавое пятно.
Ольга громко всхлипнула и в ту же минуту зажала рот. Плакать и в самом деле было некогда…
Дальнейшее сохранилось в ее памяти какими-то обрывками. Чудилось, иногда картины, которые разворачивались перед ней, закрывал некий черный занавес. А может быть, Ольга порой впадала в беспамятство и что-то пропускала? Может быть…
Пароход горел, его корма все резче оседала в воду. Команды покидать судно не поступало, но командовать было некому: и начальник госпиталя, и капитан «Александра Бородина» убиты. Выскочил боцман Костин, оставшийся теперь за капитана.
– Всем за борт! – крикнул он, а сам побежал по каютам. Здесь он и столкнулся с Ольгой, которая медленно пробиралась из трюма, по очереди волоча двух оставшихся раненых. Один из них был тот самый сержант в ее поясе. Он отталкивался перебитыми ногами от пола, помогая Ольге, и бормотал:
– Я думал… бросят… а ты пришла… ты не бросила…
Протащив сержанта несколько метров, Ольга опускала его на пол и возвращалась к другому раненому: молоденькому башкиру, почти мальчишке, с бледным до зелени, заострившимся, поразительно красивым лицом, с бровями, которые напоминали две стрелы, которые вонзились в его точеную переносицу. Он ничего не говорил: только шипел что-то сквозь стиснутые зубы от нестерпимой боли.
