Гувернантка из Лидброк-Гроув - Виктория Анатольевна Воронина
Так они решили мою судьбу и все мои надежды, что я обрету в их лице заботливых родственников, сочувствующих моему сиротскому горю, рассыпались в прах. Моя жизнь изменилась к худшему с первого же дня их приезда. Мне пришлось уступить мою уютную детскую спальню Эндрю и переселиться в комнату, в которой останавливались посетители невысокого ранга – стряпчие и врачи. Она была совершенно необжитой, плохо обставленной мебелью и годилась только для того, чтобы провести в ней одну ночь. Но новые владельцы Хайгейт- Хауса считали, что они оказали мне большое благодеяние уже тем, что не выставили меня за дверь. Моя няня Мэг теперь редко заглядывала ко мне – миссис Кэролайн Линн возложила на нее все заботы по присмотру за своим балованным сыном, который проказничал напропалую и дел у нее было по горло. Мое одиночество разделяли только мыши. В первый раз, при виде парочки этих темно-серых существ, появившихся в моей новой спальне, я сдавленно закричала: «Ой!» и поспешила забраться с ногами на кровать. Но весь мой страх прошел, когда я увидела, что они испугались не меньше меня и забились под комод. Скоро мыши начали опасливо выглядывать наружу, и я сообразила, что их голод сильнее их страха. Тогда в моем детском сердце проснулось сочувствие к зверькам, и я положила им на бумаге немного овсяной каши и небольшие кусочки сухарика, которые остались у меня после завтрака. Мои скромные дары были с готовностью приняты, и в последующие дни мыши прониклись ко мне таким доверием, что стали приходить ко мне со своими детьми. Мы подружились и возможно, Читатель, тебе покажется эта привязанность смешной, но я очень дорожила обществом моих маленьких четвероногих друзей, поскольку от людей в те тяжелые для меня дни видела мало сострадания. Единственный сын Уильяма Линна и его жены Кэролайн Эндрю постоянно отравлял мне жизнь своими жестокими выходками. Это был самый злой ребенок, которого я знала, главное удовольствие которого состояло в том, чтобы издеваться над зависимыми от него людьми. Он отобрал у меня все мои книги и игрушки кроме куклы и детской библии, говоря, что это его собственность, смеялся над моими слезами по недавно умершему отцу и старался доводить меня до новых слез. Эндрю в виде развлечения грубо трепал мою прическу, пачкал мне платье, внезапно толкал на лестнице так, что я не один раз опасно падала на ступеньки и получала синяки. Несмотря на то, что Эндрю был младше меня на год, физически он был гораздо сильнее, и я не могла дать ему достойный отпор. Его родители видели, как возмутительно он обращается со мной, и относились к этому с полным равнодушием. Мои чувства и мое горе ничуть их не волновало, зато прихоти своего единственного ребенка они охотно выполняли. Мне приходилось слышать, как джентльмены гордо заявляют: «Мой дом – моя крепость!», но эта «крепость» часто оборачивается подлинным адом для слуг и зависимых родственников, если они живут в доме тирана, ничуть не склонного к милосердию. Я до того настрадалась от проделок Эндрю, что даже начала горячо желать скорейшего отъезда из своего родного дома в одну из благотворительных школ для дочерей бедных священников, имеющих печальную славу мест всяческих лишений и частой смерти учениц. Даже мое терпение лопнуло, когда злой мальчик посягнул на единственное, что у меня еще оставалось – мою любимую куклу Клариссу. С нею я сидела в уютной гостиной в надежде на то, что меня там никто не потревожит – мои родственники отправились в парк на прогулку, полюбоваться свежевыпавшим снегом .
Но Эндрю вернулся в дом раньше обычного и, увидев, как нежно я прижимаю свою фарфоровую красавицу к себе, не задумываясь, с силой выхватил ее у меня из рук.
- Кларисса!!! Эндрю, пожалуйста, верни мне мою куклу! – жалобно воскликнула я, боясь, что он ее разобьет.
Эндрю только расхохотался в ответ и, дразнясь, начал небрежно крутить ее у себя над головой.
- Ну, плакса, попробуй ее достать, - издевательски кричал он.
Я, открыв от ужаса рот, беспомощно смотрела на него и не знала, что мне делать. Добровольно отдать куклу Эндрю не желал, пробовать отнять ее у него силой не имело смысла – все равно я не могла его одолеть. Но когда его мать в свою очередь вошла в гостиную я кинулась к ней с горячей просьбой повлиять на своего сына, чтобы он вернул мне мою куклу.
- Клариссу подарил мне папа, это моя собственность, - закончила я, заливаясь слезами.
- Ах, какие пустяки, - небрежно отмахнулась от меня миссис Линн и назидательно заметила: - Игрушкам надо делиться, Эмма, особенно старшим детям с младшими.
Убедившись еще раз в явном потакании своей матери Эндрю размахнулся и бросил мою куклу в горящий камин. В полете она столкнулась с мраморной стенкой очага, упала на пол и разлетелась на куски. При виде этой утраты мое сердце горестно сжалось и потемнело в глазах. Кларисса осталась для меня единственной памятью об отце и о его горячей родительской привязанности ко мне, и ее потеря причинила мне самое настоящее горе.
- Вы – злые, несправедливые люди, и недостойны называться добрыми христианами! – вскричала я, обращаясь к Кэролайн Линн и ее сыну, заливаясь слезами.
Миссис Линн сначала опешила от моих слов, выражающих явный протест против обращения членов ее семьи со мной, затем она возмущенно проговорила:
- Какая вопиющая неблагодарность и это после того, как мы оставили тебя в своем поместье, а не выставили вон и не отправили в работный дом к таким же нищим голодранцам, как ты сама!
- Хайгейт-Хаус – это также и мой дом! – бесстрашно заявила я ей. – Глава рода Линнов должен заботиться обо всех членах нашей фамилии.
Лицо Кэролайн Линн побагровело, поскольку мои слова являлись истинной правдой, но она быстро пришла в себя, грубо схватила меня за руку и быстро потащила по коридору под глумливый смех своего сына, приговаривая:
- С этого дня я запрещаю тебе выходить из твоей комнаты, неблагодарная девчонка, пока ты не уедешь в школу!
В моей спальне миссис Линн немилосердно швырнула меня на кровать и ушла, громко хлопнув дверью. Я зарылась лицом в подушку и снова залилась слезами от нового горя, одиночества и безысходной тоски.
- Папа, мама, мне так плохо без вас, заберите меня к себе на небо, - прошептала я, надеясь, что
