Мэрилайл Роджерс - Воспевая утреннюю звезду
Вулф решительно заговорил, прерывая этот непонятный обмен взглядами.
– Адам, это Ллис, она мне вроде приемной дочери. Вместе с братом-близнецом Ивейном они долго жили у Глиндора в горах Талачарна и лишь изредка навещали нас, но даже в тех случаях, когда они радовали нас своим присутствием, Глиндор и Ивейн не задерживались у нас надолго. Они привозили Ллис, чтобы она поучилась у Брины искусству врачевания, и сразу возвращались к делам, которые ждали их в Уэльсе.
Вулф говорил все это с легкой насмешкой, однако в голосе его чувствовалась привязанность к Ллис.
Адам сосредоточил внимание на хозяине. Глаза его потемнели. Значит, брат женщины и колдун уже уехали? Не они ли были причиной случившегося с ним?
Видя, как помрачнело лицо Адама, Вулф понял, что его слова об отсутствующих друзьях были неверно поняты. Он сдержанно попросил Ллис дать ему возможность поговорить с другом наедине.
Юной красавице ничего другого не оставалось, как выполнить желание приемного отца. Она сдержалась и не стала требовать у своего пациента объяснений по поводу того, почему он с такой неприязнью смотрит на человека, о котором ничего не знает. Она с изумительной грацией поднялась, расправила свою домотканую юбку с таким видом, словно это была королевская мантия, и пошла подавать завтрак. Брина же смогла заняться маленькой дочкой, которую вчера нашли в лесу, пораженную загадочным недугом.
К своему огорчению, Ллис поняла, что даже беспокойство за малышку Аню, которой было немногим более шести лет, не может отвлечь ее от мыслей о трудном пациенте.
Ллис удивлялась, почему вдруг она смутилась, и украдкой часто бросала взгляды на раненого гостя. Это было опасным искушением. Ллис была смущена и задета неожиданной неприязнью незнакомца, который казался ей таким привлекательным. И девушка дала себе несколько обещаний. Во-первых, она обязательно выяснит причину этого несправедливого отношения к себе. Во-вторых, она докажет, что оно крайне несправедливо! Стараясь укрепить свою решимость, она говорила себе, что сделает это не только ради восстановления справедливости, но и для того, чтобы избавиться от обуревавших ее чувств и вновь обрести душевный покой, что всегда было ее целью. Но этот довод был не слишком сильным.
ГЛАВА 3
– Ллис! – позвала из угла зала Брина. Здесь, в углу, хранились целебные травы и снадобья.
Ллис обернулась, держа в руке букет высушенного розмарина. Она только что оторвала горстку бледно-голубых цветов, висевших, как и другие травы, связанными в пучки головками вниз по всей длине стены. Хотя стоял летний полдень, в зале, освещаемом только двумя окнами в стене напротив двери, света было явно недостаточно. Ллис пересекла комнату, торцы которой освещались солнцем, а середина – золотистым огнем камина, разожженным для приготовления еды и для других домашних нужд.
Прошло две недели со времени прибытия раненого воина. Казалось бы, этого времени достаточно, чтобы интерес Ллис к нему ослаб и ей легче было удержаться и не смотреть на него. Как бы не так! Стало еще хуже. В его присутствии она чувствовала себя удивительно неловко. Она презирала себя за это и досадовала, что находит его таким привлекательным.
Ллис собиралась растереть цветы розмарина в пыль, которая хорошо растворяется в вине и чрезвычайно полезна, если ее смешать с различными питательными отварами. Однако, услышав Брину, осторожно положила высушенный букет на длинный стол, уставленный многочисленными сосудами, мерными стаканами и глиняными горшочками.
– Малыш спит, и у меня есть время приготовить свежий эликсир для Ани. Поэтому я прошу… – Брина умолкла.
В ее серых глазах и без того уже ясно читалось беспокойство из-за болезни любимой дочери, с которой они не могли справиться, и еще больше потемнели при мысли, что ей приходится обращаться с просьбой об одолжении, которое могло быть не очень приятно Ллис.
Ллис видела огорчение Брины и, догадываясь, чем оно вызвано, от души улыбнулась, стараясь ее разуверить:
– Я с радостью сделаю все, чтобы помочь тебе.
– Я прошу тебя обработать рану нашего нового друга.
Ллис тотчас же кивнула, соглашаясь выполнить просьбу, с которой Брина не решалась обратиться. С тех пор как молодая женщина охотно приютила в своем доме двух бездомных детей, Ллис с радостью делала для нее все, что могла. Понимая, что будет неловко себя чувствовать рядом с этим человеком, Ллис все же не хотела трусить. Она должна была выполнить просьбу Брины еще и потому, что была ей признательна: ведь с первых же дней появления в доме Адама она стремилась защитить девушку от его необъяснимого презрения. Даже среди своих забот о младенце-сыне и о больной дочери Брина находила время, чтобы смазывать целебными маслами рану Адама. Ллис считала унизительной необходимость искать предлоги для работы где угодно, только не в зале, где лежал больной. Она говорила себе, что благоразумнее всего избегать ситуаций, в которых она могла бы вспылить, и что не следует рисковать спокойствием, которое так много для нее значило. Но все ее доводы были скорее ложью, чем правдой, и она это понимала. Если быть честной, то Адам был для нее опасен не потому, что мог послужить поводом для вспышки ее гнева, а потому что вызывал в ней чувства, которые она предпочла бы не будить.
Хотя Ллис стояла спиной к человеку, сидящему на одном из двух стульев, что стояли в центре комнаты, освещенной камином, она чувствовала: поручение Брины неприятно ему. Он смотрел на девушку тяжелым взглядом. Здоровье быстро возвращалось, но вынужденная пассивность надоела Адаму, и его раздражало то, что на этот раз обрабатывать его рану будет Ллис. Но это не важно. Она обещала и выполнит свою работу, несмотря на неприязнь больного.
Брина быстро ушла в небольшую комнатку, где на матрасе, набитом соломой и свежими травами, лежала ее дочь. Ллис собралась с духом, взяла баночку с мазью и чистые полоски ткани. Прижав к груди все эти материалы и не обращая внимания на созданные людьми преграды между нею и силами природы, она тихонько спела молитву о даровании покоя. Затем, не давая ослабнуть своей решимости, она повернулась к трудному пациенту.
– Чем болен ребенок? – спросил Адам.
При приближении женщины, к которой он испытывал глубокое недоверие, он прищурился. В монастыре эта неотразимая красотка, не стесняясь, пыталась его соблазнить, а теперь подходит робко и неуверенно, словно самочка зверя, чувствующая опасность. Его раздражало, что та самая женщина, которая так бесстыдно завлекала его, теперь делает вид, что смущается и не решается встретиться с ним взглядом… Но он же знает, что она постоянно наблюдает за ним из-под опущенных ресниц. И только потому, что он видел, с какой любовью относятся к Ллис хозяин и хозяйка дома, он не допросил ее о мотивах ее поступков, и прежде всего о том, почему она смеялась при известии о смерти его брата.
