Элизабет Чедвик - Любовь не кончается: Эйлит
Наморщив лоб, он попытался — правда, без особого успеха — собраться с мыслями.
— Насколько я понимаю, ты говоришь об угрозе со стороны герцога Вильгельма Нормандского, не так ли?
Побагровев, Альфред с размаху вогнал нож в крышку стола.
— Этот сукин сын заявил, что Эдуард обещал ему корону без малого пятнадцать лет тому назад. Но Эдуард не мог дать такое обещание, по крайней мере, не имел на это права. Только Витенагемот[1] может решать, кому быть королем.
— А что, если совет примет решение в пользу герцога Вильгельма? — спросил Голдвин, пытаясь сгладить свое раздражение шутливым тоном. Ему не слишком понравились воинственные речи Альфреда и его пренебрежительное отношение к хозяйскому рабочему столу. Он осторожно вытащил нож из доски.
— Члены совета поддерживают Гарольда, — сухо бросил Альфред. — Им не нужен норманн на британском престоле.
Лильф, всегда следовавший за братом как тень, одобрительно заворчал. Несмотря на свои двадцать лет, он, самый молодой из охранников графа Гарольда, обладал не по годам развитыми бойцовскими качествами, да и густая рыжая борода мало соответствовала его относительно нежному возрасту.
Голдвин задумчиво покачал головой.
— Уверен, герцог Вильгельм не отважится силой захватить трон. Это жаркое ему не по зубам.
Альфред свирепо ухмыльнулся. Очень крупный, в бою он двигался с грацией льва. Глубоко посаженные небесно-голубые, как у Эйлит, глаза окружала паутина мелких морщинок.
— Возможно, ты прав. Так или иначе, я с нетерпением буду поджидать герцога на берегу залива, чтобы «поприветствовать» его своей секирой. — Он вскочил со скамьи и, порывшись в пристегнутом к поясу кошельке, выудил из него горсть серебряных монет. — Я хочу заказать тебе новую секиру. На клинке должно быть выбито имя герцога Вильгельма.
Альфред швырнул деньги на скамью, и несколько монет, упав на земляной пол, покатились по нему, поблескивая на свету.
Голдвин, не моргая, смотрел на них. Ему показалось, что холодная рука страха сдавила его грудь, мешая дышать.
— Да поможет нам бог, Альфред. Неужели ты действительно хочешь этого?
— Этого серебра достаточно, чтобы заплатить тебе за работу? Я могу добавить.
— Нет, я не возьму с тебя денег. — Голдвин решительно взмахнул руками.
— Но я хочу заплатить, — хитро прищурившись, настаивал Альфред. — Я должен заплатить.
Следуя примеру брата, Лильф открыл кошелек и высыпал на скамью часть содержимого.
— Сделай такую же и для меня.
Не смея отказать родственникам жены, Голдвин неохотно сгреб монеты, еще хранящие тепло рук прежних владельцев, и опустил их в кошелек. Однако от этого хватка ледяной длани страха, сжимавшей его грудь, не ослабла. Он и раньше делал оружие для Альфреда и Лильфа. Именно его руки колдовали над их кольчугами и мечами. Доводилось ему браться и за такую жуткую вещицу, как датская секира. Частенько по просьбе заказчиков клинки и рукоятки украшались надписями. Он вычеканил бесчисленное множество имен, заговоров и девизов на талисманах. Но, непонятно почему, сейчас Голдвина мучило ощущение неотвратимо приближающейся беды. До сегодняшнего вечера никогда раньше, даже в самые лютые морозы, он не чувствовал, находясь в кузне, пронизывающего холода зимы.
По возвращении в дом все трое, словно сговорившись, умолчали о том, что произошло в кузнице, но радость праздника померкла, а в разговоре появилась напряженность и двусмысленность. Эйлит почувствовала это, но, помня о том, что женщине не пристало вмешиваться в мужские дела, ни о чем не спросила ни братьев, ни мужа.
Как только начало смеркаться, Альфред и Лильф собрались в путь, решительно отклонив предложение сестры остаться на ночь.
— На рассвете нам заступать на дежурство, — ласково обняв ее, пояснил Альфред.
Эйлит почувствовала, как напряжены его скрытые под праздничным одеянием мускулы, и заметила, каким суровым становится выражение лица брата, когда он не смотрит на нее. Может, все воины становятся такими же грубыми и несгибаемыми, как кожаные ремни, удерживающие их доспехи. Когда, стараясь побороть чувство смутного беспокойства, Эйлит обняла Альфреда и Лильфа, ей вдруг показалось, что они прощаются с ней навсегда.
Она продолжала смотреть вслед двум всадникам, удалявшимся в сторону дворца, пока их силуэты не растаяли в ночи и не смолкли голоса и стук копыт.
Внезапно прямо над головой, высоко в небе, промелькнула яркая полоска света, согнутая в дугу.
— Смотри, Голдвин! — воскликнула Эйлит, указывая вверх.
Голдвин поднял глаза.
— У меня такое чувство, — тихо произнес он, — что сегодня вечером я схватил за хвост падающую звезду.
Напуганная его тоном и странным, непривычным выражением лица, Эйлит осторожно тронула мужа за руку.
— Голдвин?
Он вздрогнул, а потом, словно пытаясь стряхнуть с себя мрачные мысли, повернулся к жене, сжал в ладонях ее пальцы и слабо улыбнулся.
— Все в порядке. Просто я переусердствовал с медовухой. Ты же знаешь, что в таком состоянии на меня иногда находит беспричинная грусть. Ты загадала желание?
Эйлит кивнула и, взяв Голдвина под руку, направилась к дому.
— Да. Загадала за нас двоих.
Голдвин закрыл дверь на засов с таким видом, словно добровольно отгораживался от всего мира. Прижав руку к своему плоскому животу и глядя на мужа, Эйлит размышляла над тем, удачное ли желание она загадала.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Фелиция де Реми вызвала к себе в спальню служанку.
— Подай янтарные бусы и брошь, — распорядилась она, — они больше всего подходят к платью.
— Да, мадам.
Стараясь унять волнение, Фелиция разгладила подол ниспадающего мягкими складками расшитого золотом платья из дорогой шерсти зелено-голубого цвета. Из-под тяжелой нижней юбки рыжеватого оттенка виднелись продолговатые деревянные застежки мягких кожаных туфель.
Служанка вернулась с ниткой переливающихся на свету янтарных бус и сделанной специально к ним круглой янтарной брошью — свадебным подарком Оберта. Фелиция надевала эти украшения всякий раз, когда в доме бывали гости.
Служанка поправила бусы на шее хозяйки, а затем прикрепила к желтому шелковому платку брошь. Благодаря своим сверкающим карим глазам и нежной матовой коже Фелиция относилась к числу тех немногих женщин, которым желтый цвет действительно был к лицу.
— Вы прекрасно выглядите, мадам. Сам король Эдуард не отказался бы поужинать с вами сегодня.
— О, благодарю, Бертиль, — рассмеялась молодая женщина, размышляя, не лучше ли ей было бы выбрать для сегодняшнего вечера что-нибудь поскромнее. Одно дело оказаться достойной того, чтобы отужинать с королем, и совсем другое — угодить соседям-саксам. Особенно после этой дурацкой встречи у навозной кучи. Не воспримет ли гостья богатый наряд и украшения новой соседки как насмешку?
