Древний Рим. Честь преторианца - Регина Грез
Возбужденно блестя накрашенными глазами, Мелина суетливо кладет на мои колени полуразвернутый свиток тонкого и очень дорогого папируса.
– Смотри сюда! Я нарочно просила переписать для меня рецепты Овидия из его поэмы "Об уходе за лицом". Читай же… вот здесь сказано, что нужно взять по два фунта чищеного ячменя и чечевичной муки, затем добавить толченого оленьего рога и камеди, две унции тосканской полбы и восемнадцать унций меда, также десять свежих яиц и двенадцать тертых луковиц нарцисса. Я уже заказала подготовить ингредиенты, хочешь попробовать вместе со мной?
– Ну, раз в составе нет бычьего навоза или пепла кожи гиппопотама, пожалуй, рискну!
Мелина дернула носом, издавая презрительный возглас по поводу моей неуместной щепетильности. И тут же посвятила в самый надежный и легкий способ сохранить кожу лица белоснежной.
– Это косметическое средство рекомендовал еще Плиний Старший. "На черепицах крыш следует высушить маленьких улиток, затем истолочь их тела в порошок и развести отваром бобов".
– Бедные улитки! – искренне пожалела я, стараясь придать своему не идеально белому лицу сочувственно-скорбное выражение.
– Бедна станет та женщина, что не следит за своим телом, как подобает! Мужчина оставит ее, чтобы найти моложе и привлекательней, – уверенно провозгласила Мелина, ревниво забрав из моих рук бесценный свиток чудодейственных рецептов античной красоты.
Посмеиваясь про себя, спорить не стала.
Мне остается уповать, что будущий супруг не станет придираться к веснушкам и чересчур светлым бровям. Мелина, например, красит их сажей с помощью тонкой иглы, а недавно получила "волшебную" смесь из растертых муравьиных яиц. Белила здесь готовятся из мела, а румяна из кармина. Лучшее мыло варят из буковой золы и козьего жира.
Для выведения излишних волос с тела Мелина использует не только услуги рабынь со щипчиками в руках, но и различные снадобья, будь то пемза, мозг летучей мыши, смола или желчь ежа.
А если верить запискам Катулла, в неких домах Рима из Кельтиберии, то есть нынешней Испании пришел обычай отбеливать зубы с помощью своей же урины. "Чем более у кого-либо зубы красивы и блестящи, тем чаще он прибегает к этому средству".
Воистину красота требует жертв. Но все равно очень жалко некоторых зверушек. И даже лесных муравьев…
Глава 32. В покоях Марциллы
Напиток, предложенный римлянкой, приятно щекотал небо своим бархатистым глубоким вкусом и хорошо подбодрил меня. Посмеиваясь над общими страхами, мы с Мелиной быстро миновали череду гулких коридоров, послали пару салютов безмолвной страже и наконец замерли перед темно-багровой занавесью у бывших покоев сестры императора.
– Дальше иди одна! – подтолкнула подруга, нервно хихикая. – А я здесь подожду, я не так храбра, как ты – любительница солдат.
– Не мели чушь, Мелина! – одернула я расшалившуюся девицу и, задержав дыхание, нырнула под тяжелый пыльный покров, за которым оказалась резная деревянная дверка.
В глубине души я надеялась, что она окажется заперта и можно будет вернуться обратно в холл, заставленный живыми цветами и статуями сатиров, нимф и наяд… Я вспомнила, как неподалеку солнце освещало маленький дворик через отверстие в черепичной крыше, а мне предстоит окунуться в полумрак самых потаенных комнат дворца. Может, повернуть обратно пока не поздно?
Но бронзовое кольцо уже заманчиво холодило ладонь, и вскоре дверь отворилась с тонким жалобным скрипом, напомнившим девичий стон. Сердце дрогнуло, только отступать сейчас, на пороге тайны казалось обидной глупостью. Поколебавшись пару мгновений, я шагнула вперед и шумно выдохнула, оглядываясь по сторонам. Чего здесь было страшиться?
Обычная комната, соединенная с террасой, ведущей в сад. Чудесное убежище для скромной девушки, любящей читать труды древних философов и размышлять в тишине. Я даже не против была бы здесь поселиться, конечно, при других обстоятельствах.
Я бы раздернула шторы, чтобы впустить больше света для тиссовых деревцов с подрезанными верхушками, я бы сама вытерла пыль со столов и перестелила широкую постель из красного дерева, заново разобрала книги… Их много – пергаментов и папирусных свитков, отдельных листов и толстых подшивок с закладками в виде золотых перышек. Мелина была права – здесь так интересно.
А еще в нишах стояли светильники разнообразных форм, статуэтки богов и животных – львов и коней, рвущихся на дыбы. Какая тонкая работа! Настоящее собрание редкостей со всех частей света: греческие вазы и египетские сосуды, деревянные шкатулки для украшений и плетеные коробочки из лозы, керамика и стекло, мрамор и малахит.
Наверно, от нахлынувшего волнения у меня заныло что-то внутри, а потом схватило спазмами область желудка. Так и знала, что зря пробовала все подряд на кухне у Писция – и фрукты и сыр вперемешку с солеными оливками. Да еще парочка жирных устриц, повар лично их для меня отбирал. Потом это терпкое пряное вино у Мелины. Ох, кажется, прошло…
Некоторое время я с улыбкой разглядывала высокий круглый столик, три деревянные ножки которого были вырезаны в виде козлиных конечностей, впрочем, к каждому из мощных копыт прилагался более изящный человеческий торс с непомерно большим, возбужденным мужским органом.
Я подошла ближе и с благоговением коснулась рукописи, лежавшей на полированной поверхности стола. Платон – греческий мыслитель. На тонком пергаменте были выведены киноварью крупные письмена с затейливыми завитушками. Подумать только, я могу прочесть первое издание! Руки дрожали, душу охватил непередаваемый трепет.
Я перебирала свиток за свитком, бережно касалась мягких листов и, шевеля губами, читала про себя названия: Гораций "Наука поэзии", Цицерон "Об ораторе", Аристотель, Квинтилиан, Еврипид… Я потеряла счет времени, забыла о Мелине, Фурии и даже тревоги о будущем покинули мой разум. Голова пылала, ладони взмокли – передо мной лежало истинное сокровище. Когда глаза стали заметно уставать, разбирая буквы в полумраке, я решила немного приоткрыть окно – воздух здесь несвежий.
Лаская взглядом ряды книг, я дернула в сторону индиговый полог и тут же отскочила в сторону. На широком подоконнике стояла клетка, а в ней находился засохший трупик какого-то существа., напоминавшего на крупную ящерицу. Вот и кормушечка рядом. Мысли заметались, пытаясь найти разумное объяснение. Возможно, это был любимец Марциллы, она сама ухаживала за ним, и в память о сестре Фурий велел сохранить мумию питомца.
Резкий приступ боли заставил забыть о рукописях. Согнувшись, я добрела до
