Знатная леди - Хейер Джорджетт
Столь откровенное признание в своем далеко небезупречном поведении вкупе с его уверенностью в том, что она вполне понимает значение тех эвфемизмов, которые он употребил применительно к своим любовницам, не столько шокировали Эннис, сколько доставили ей удовольствие и уж точно не уронили его в ее глазах. Сравнивая его отношение с поведением своего брата, она не могла не признать, что оно поражает ее своей новизной и свежестью, да и нравится ей куда больше. Как ни странно, но Эннис смягчилась и прониклась к нему симпатией. Невыносимый мистер Карлетон не принадлежал к числу льстецов, восхваляющих невинность незамужних женщин, которой, на самом деле, обладали очень немногие из них, и не соблюдал общепринятые правила приличия, предписывающие джентльмену не упоминать в их присутствии вещи, могущие вызвать краску у них на щеках. Ей это нравилось, но она не видела причины, чтобы вслух заявить об этом. Потому она с самым невозмутимым видом произнесла:
– Ни в коем случае, сэр! Ваша прошлая жизнь не касается никого, кроме вас. Но, если я приму ваше чрезвычайно лестное предложение, ваша будущая жизнь будет касаться и меня, и, рискуя оскорбить вас, должна заметить, что не имею намерения выходить замуж за повесу.
Карлетон, похоже, ничуть не обиделся, а лишь изумился и выслушал ее в признательном молчании. Когда же она умолкла, он стал умолять ее не говорить глупостей.
– Это не делает вам чести, любовь моя! Вы не настолько тупы, чтобы полагать, будто я продолжу вести прежний образ жизни, женившись на вас. Да я бы и сам этого не хотел! Ни один мужчина, которому улыбнется удача назвать вас своей женой, никогда не возжелает другую женщину. И если вы этого не понимаете, ничто из того, что я скажу или сделаю, не убедит вас в обратном.
Она почувствовала, как загорелись у нее щеки, и инстинктивно прижала к ним ладони.
– Вы очень любезны, сэр, но, боюсь, вы глубоко заблуждаетесь! – запинаясь, проговорила она. – Я… я знаю, что меня считают довольно красивой, но…
– Никогда не слышал большей ерунды! – перебил он ее. – «Меня считают довольно красивой…» Надо же! Да вас считают бриллиантом чистой воды, девочка моя! И не говорите, что не знаете этого, потому что я не из тех, кого легко ввести в заблуждение, и предупреждаю вас, что вы набьете на языке мозоли, если попробуете это сделать.
Она улыбнулась.
– Охотно верю! Но попробуйте же и вы, в свою очередь, поверить мне, когда я говорю, что не придаю особого значения своей… ну, пусть будет красоте, за неимением более подходящего слова.
– Другого просто нет, – сказал он. – Я видел многих красоток, но за всю свою беспорядочную и растраченную впустую жизнь я не встречал такой красивой женщины, как вы.
Она попыталась рассмеяться:
– Вы явно не в себе! Думаю, вы влюбились в мою внешность, мистер Карлетон.
– О нет! – без колебаний возразил он. – Ни в ваше лицо, ни в точеную фигурку, ни в ваши изысканные манеры, ни в любое другое из ваших многочисленных достоинств. Нет, я ими восхищаюсь, конечно же, но я полюбил вас не за них, как не могу влюбиться в Венеру Боттичелли[37], как бы я ни восхищался ее красотой.
Брови Эннис сошлись над переносицей, и она искренне нахмурилась, недоумевая.
– Но вы же меня совсем не знаете, мистер Карлетон! Как вы можете говорить так после столь кратковременного знакомства?
– Я и сам не знаю, как такое могло случиться: мне известно лишь, что это случилось. Не спрашивайте, за что я полюбил вас, потому что и этого я не знаю. Однако можете быть уверены, что я не считаю вас ценным экспонатом, заслуживающим быть присоединенным к моей коллекции.
Этот язвительный намек на настойчивые ухаживания лорда Бекенхема вызвал у нее улыбку, но она сказала:
– Вы сделали мне столько экстравагантных комплиментов, что я смело могу признаться вам в том, что ваше предложение стало для меня далеко не первым.
– Представляю, сколько вы их получили!
– Не так много, но вполне достаточно. Я ответила отказом на все, поскольку предпочла свою… независимость замужеству. И до сих пор предпочитаю. Я почти уверена в этом.
– Почти, но не совсем?
– Да, не совсем, – с некоторым беспокойством в голосе ответила она. – И когда я спрашиваю себя, что вы можете мне дать взамен свободы, которая мне очень дорога, то… о, я не знаю, не знаю!
– Ничего, кроме своей любви. Я располагаю состоянием, но это не имеет никакого значения. Даже если бы вы были стеснены в средствах, я никогда не попытался бы соблазнить вас своими деньгами. Если вы выйдете за меня замуж, то только потому, что захотите провести рядом со мной всю жизнь, а не по какой-либо иной причине. Я много чего могу дать вам, но не намерен размахивать этим у вас перед носом в надежде подкупить и уговорить выйти за меня замуж. – Глаза его засверкали. – Вы бы в мгновение ока, не колеблясь, послали бы меня куда подальше, если бы я попробовал сделать это, не так ли, моя дорогая оса? И я не стал бы винить вас.
– Да, это и впрямь было бы невежливостью, граничащей с оскорблением, – сказала Эннис, пытаясь свести все к шутке. – Однако нельзя сказать, что вам не удастся подкупить меня, пообещав не щелкать по носу.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Я никогда не даю пустых обещаний.
Она вновь не смогла удержаться от смеха, но сказала:
– Какое мрачное предостережение! Я начинаю подозревать, сэр, что вы уже жалеете о том, что сделали мне предложение, и теперь пытаетесь запугать меня, чтобы я отказала вам.
– Вы не настолько глупы, – ответил он. – Да и могу ли я напугать вас? Как легко было бы пообещать никогда не выходить из себя, но я-то хочу, чтобы вы поняли, что я умею держать слово, а характер у меня, по правде говоря, чертовски упрямый и вспыльчивый.
– Да, я это заметила.
– Вряд ли вы могли этого не заметить! – Он поколебался, а потом грубовато добавил: – Я несколько раз причинил вам боль – щелкнул вас по носу, как вы выражаетесь, – но неизменно сожалел об этом впоследствии. Просто, когда я выхожу из себя, резкие и язвительные слова слетают с моего языка раньше, чем я успеваю остановиться.
– Какая самокритика!
– Потрясающе, не так ли? Она дается мне нелегко, но я всегда предпочитаю честную игру и потому не стану пытаться льстивыми речами задурить вам голову, желая навязаться на шею.
Эннис молчала, и после недолгой паузы он спросил:
– Я внушаю вам отвращение? Будьте откровенны со мной, дорогая моя!
– Нет… о нет! – ответила она. – Я тоже люблю играть в открытую и потому буду с вами откровенна. Не знаю, сможете ли вы понять – возможно, решите, что я повредилась рассудком, – но правда заключается в том, что в голове у меня все перепуталось! – Она резко вскочила со стула и прижала ладони к пылающим щекам, потом сказала с неуверенным смешком: – Прошу прощения! Наверное, я кажусь вам глупой и жеманной.
– Думаю, что понимаю вас. Вы убедили себя в том, будто предпочитаете жить одна, что вполне объяснимо, если альтернативой было существование под одной крышей с вашим братом и невесткой. Вы настолько привыкли к одиночеству, что какие-либо перемены представляются вам немыслимыми. Но вы думаете о них! Вот почему запутались в своих чувствах. Если бы вы полагали, что жить одной для вас неизмеримо лучше, чем жить со мной, вы бы отказались выходить за меня замуж без малейшего колебания. Но разве мысли ваши путались, когда Бекенхем делал вам предложение? Нет, конечно! Просто он вам безразличен. Но я – другое дело! Я застал вас врасплох, и мое предложение грозит перевернуть ваш налаженный мир с ног на голову, и вы не знаете, понравится вам это или же вы возненавидите меня.
– Да, – с благодарностью сказала она. – Как хорошо вы меня понимаете! Вы действительно мне небезразличны, но это такой большой и важный шаг, что вы должны дать мне время все хорошенько обдумать, прежде чем дать вам ответ. Пожалуйста… не заставляйте меня отвечать вам прямо сейчас! Прошу вас!
