Эмине Хелваджи - Наследница Роксоланы
Бал и Айше (они уже сидели рядом – Пардино, напряженного, встревоженного, вместе держали и сами держались за него) одновременно вздрогнули. Каторжный Паша постановил: береговой лагерь – это тоже галера, вот тут считается мачта, там – кормовая надстройка, а здесь – основная палуба. «Здесь», которое палуба, было, наверное, самым каменистым участком на всем берегу. А если с него еще уберут ковры, перенесенные с палубы настоящего «Итбарака»…
Судя по звукам, их, кажется, в самом деле убирают.
– Рассказывай! – шепотом приказала она Айше, чтобы не слышать, что происходит вне шатра.
– Он здесь вместе с… этим твоим…
– Ламии?!
– Да. Они – гребцы на лодке этого мальтийского рыцаря, который с выкупом приехал.
Мускулы у Бека действительно были гребцовские, по-настоящему мужские. Но ведь ему ровно те же шестнадцать лет, что и Бал. А Мехмед – кто угодно, только не слабак.
Джанбал до крови прикусила губу.
– А сейчас… – продолжала Айше.
– Знаю. Всю команду ссадили, заменили своими кюрекчи, поехали считать выкуп на шаике.
– Да. Шаик тоже их. Мальтиец их не просто нанял, они…
В этот миг снаружи долетел слитный вопль многих глоток, тут же сменившийся недовольным ропотом. Пардино рванулся, но девушки повисли на нем с обеих сторон.
– Эй, знаешь, ты, вообще-то, того… – хмуро басит Носорог.
– Ну что, довольно с тебя, внук Барбароссы? – Голос Мехмеда звучит уже без всякой медоточивости, с глумливым торжеством.
– Не дождешься, внук шакала, – ровно отвечает Бек.
– Ах ты!..
Снова многоголосый возглас, на сей раз в нем звучит скорее удивление.
Девушки все еще удерживают рысь, однако долго это не продлится: Пардино уже скалится, уже когти выпустил – не в адрес Бал, конечно, но вот Айше он вскоре может и рвануть. Не этой чужой девушке держать его за ошейник, когда там, на «мужском поле», что-то скверное творится с половинкой его любимого хозяина, младшей, двутелой части этого хозяина, которая зовется Джан!
– Давай сюда паранджу, – приняла решение Бал.
– Зачем?
– Для меня. Сегодня, выходит, день переодеваний. Нам с Пардино надо быть там, все видеть своими глазами.
– А я? – Голос Айше упал с шепота до вовсе неслышимости.
– А ты в плащ закутайся, вон тот, черный, и сиди здесь, не высовывайся. Нет тебя, пуст шатер!
– Я… я не смогу… не выдержу…
– Когда буду выходить, полог неплотно запахну, – ответила Джанбал, поняв, что творится на душе у подруги. – Снизу можно будет смотреть. Но так, чтобы тебя саму не увидели: нет у нас в шатре никого третьего, все знают!
Айше, может, и собиралась что-то возразить, но тут снаружи опять заголосили. Пардино вновь дернулся, правда, не так отчаянно, они удержали его с меньшим трудом, однако, едва лишь зверь на мгновение чуть успокоился, Айше бросилась за занавесь, принесла паранджу, сама надела ее на Бал (та не могла надолго убрать с ошейника хотя бы одну руку).
– Жди, – сказала Джанбал из-за волосяной сетки, как сквозь забрало глухого шлема. – И… на всякий случай – прощай.
– Он его при первом же схождении ударил, госпожа! – Марфур едва не плакал. – Представляешь – ударил, а это ведь запрещено! Все лицо разбил!
Общее внимание сейчас было приковано к тому, что творится на «мужском поле», оно же «палуба». Поэтому только чернокожий мальчишка обратил внимание на присоединившуюся к зрителям сестру одного из борцов.
Выскочи на место схватки ощерившаяся от ярости рысь, это уж точно заметили бы все. Но Пардино внезапно успокоился, ему не было сейчас нужды защищать своего хозяина.
– А потом? – глухо спросила Бал.
– Потом… Твой брат, госпожа, он настоящий пахлаван! Весь в крови, как в красной маске, а сама видишь, что творит!
Да, Джанбал видела. И вполне понимала Пардино. А еще понимала: насчет маски Марфур прав более, чем сам думает. Джанбек подставился под удар, скрыл черты лица кровяной чадрой, а теперь… Теперь они с Мехмедом переплелись в борьбе так, что рост точно никто не определит.
И оба в крови. Зря Позолоченный выбрал для боя то, что на берегу называется палубой. Он уже не раз об нее приложился: и лицом, и грудью, и плечами.
– Ну что, довольно с тебя, внук шакала?
– Пошел ты… А-а-а!
Масляная борьба не прекращается и после того, как кто-то был брошен на землю. Она вообще длится до тех пор, пока один из противников не признает свое поражение или окажется так перемолот, что не сможет этих слов даже проговорить. До этого Мехмеду покамест далеко. Самолюбие же у него выше галерной мачты, вот на нем он и держится.
Пожалуй, Беку не следует его совсем уж откровенно побеждать: такое может очень плохо закончиться. Остается надеяться, что брат это понимает.
Парни расцепляются. Теперь борьба снова проходит в стойке. Мехмед выше, тяжелее, мышцы у него тоже хорошо развиты (Джанбал задним числом порадовалась, что Позолоченному так и не удалось завязать с ней настоящую драку). Но все это ему никак не помогает.
Руки юношей сплетаются. Движение – и Джанбек, чуть сместившись, широким подшагом оказывается сбоку, почти сзади. Следующее движение – подбив под щиколотку – и нога Мехмеда, на которую тот только что перенес вес, отрывается от земли, лишая его опоры. Это уже не гюрэш и вообще не борьба, это прием сабельного боя, когда клинки «завязаны» друг с другом, а вот работа ногами в ноги все еще возможна. Бал эти приемы ох как помнит; Бек тоже не забыл.
– Итак, продолжаем, внук шакала и сын шакала? Или уже хватит с тебя?
Джанбек – сверху. Мехмед, рыча от ярости, елозит животом по «палубе», но сдаваться даже не думает. Он, по-видимому, все время держит в голове эту самую логику: побеждать его нельзя, такое может очень плохо закончиться для полугостя-полупленника, пусть он и внук Барбароссы.
– Ну что ж, значит, ты победил, шакал и сын шакала, – огорченно говорит Бек. – И это хорошо: не придется мне твою руку немытую целовать.
Да, есть в ялы гюрэш такой обычай: если проиграл старший, опытный и славный бас-пахлаван, то победитель в знак уважения целует побежденному руку.
Кажется, Джанбек сумел отыскать наилучший выход. Умница! Несколько мгновений Джанбал верила, что так и произойдет: сейчас он, сидя на Мехмеде верхом, признает себя побежденным, отпустит пребывающего в ничтожестве «победителя» и вот так завершит бой. А если Позолоченный, не в силах смириться с унижением, кинется продолжать, то его уже старши́е остановят.
Сквозь паранджу она поискала взглядом «башни» по имени Гергедан и Дэвэ, но вместо двух «башен» обнаружила три: Носорог, Верблюд и… кто-то столь же высокий. Не громоздкий, а жилистый, точно из канатов сплетенный. С мускулами кюрекчи, готовыми прорвать рубаху.
