Джудит Айвори - Спящая красавица
— Это Вилли, — сказал он. — Она упала с лестницы. Она... — он в замешательстве подбирал слова, — она... сломала шею.
— Она сломала шею?! — повторила Николь.
— Да. Она... очень плоха. Слишком плоха. — Филипп нахмурился, покачал головой. — Она умирает.
Он уставился на печальное послание в своих руках, словно мог сказать еще что-то по этому поводу, затем поднял глаза.
— Девочки... — его голос дрогнул, — они хотят, чтобы я приехал.
— Я поеду с вами, — раздался голос Дэвида. Он только что вошел и стоял в дверях, как раз за слугой. Дэвид подошел к Филиппу и положил руку ему на плечо. — Я отвезу вас в Кембридж, отец. Я помогу вам.
Николь, Джеймс и Филипп молча уставились на Дэвида.
Филипп первым нашел подходящие слова:
— Ты поедешь? — Его голос охрип от волнения. Джеймсу он сказал: — О, Джеймс, мальчик мой, проследи, чтобы Николь заказали билеты, и посади ее на поезд, и... — Он махнул рукой. Он даже не задумывался о том, что говорил. — Знаешь ли, возвращайся.
Джеймс покачал головой:
— Нет, Филипп, я поеду с тобой. Дэвид может присмотреть за матерью.
Поднявшись со своего места, Николь перебила его:
— Нет никакой необходимости, чтобы кто-то заботился обо мне. Я сама могу добраться туда, куда мне нужно. Филипп, могу я чем-нибудь вам помочь?
Тот неистово замотал головой:
— Нет-нет. У вас обоих каникулы. Дом снят. Мне поможет Дэвид в моих... Он утешит меня своим присутствием. Я действительно хотел бы, чтобы он со мной поехал. — Он взглянул на сына и добавил: — Вилли сейчас успокоилась, она без памяти. — Он заморгал, стараясь скрыть смятение, в которое его привели эти печальные события, и признался чистосердечно: — И я хотел бы, чтобы девочки познакомились с ним.
Губы у Филиппа задрожали. Он приложил ладонь к подбородку, чтобы унять дрожь. Когда это не помогло, он просто сжал губы. Отвернувшись, он сказал:
— Простите, я сейчас поеду.
Дэвид предложил:
— Я сложу ваши вещи со своими в саквояж. Мы можем успеть на поезд в час ноль пять.
Как сигнал, издалека, с холмов, раздался звон колоколов — деревенская церковь возвещала о полудне.
В двенадцать тридцать Филипп и Дэвид вышли из дома. Ошеломленная Николь вышла проводить их. Она повернулась и оказалась лицом к широкому белоснежному открытому коридору. Череда французских окон открывала через балкон вид на море. Ей показалось совсем нереальным, когда в конце коридора появился Джеймс. Он шел прямо за ней: высокий, стройный, широкоплечий, через коридор он вышел на балкон, там он оперся руками о мраморные перила и посмотрел вниз. Он остановился у стола, накрытого для ленча, за которым присматривали двое слуг, отгоняя опахалами мух.
Будучи не в состоянии думать о чем-либо, Николь вышла и села за стол. Через секунду, не сказав ни слова, Джеймс присоединился к ней. Дворецкий принес блюда, которых было слишком много, потому что двое из тех, для кого они были приготовлены, находились уже на полпути к поезду. Николь и Джеймс уставились на стол, заставленный яствами: приправленные душистыми травами маленькие курочки, свежий хлеб, маслины... Она наконец набралась храбрости и взглянула на Джеймса, сидевшего напротив нее. Они замерли, созерцая друг друга.
Николь сказала:
— Я не знаю, что сделать... — Затем добавила: — Для Филиппа, конечно.
Джеймс предложил:
— Мы можем поехать за ним в Кембридж и предложить помощь, если понадобится.
— Не думаю, что мы поможем.
— Возможно.
«Какая я ужасная женщина», — корила себя Николь. У человека, снявшего этот дом, сейчас самое тяжелое время в жизни, а она даже радуется тому, что он уехал. И посмотрите-ка, кто остался!
Совесть мучила ее. Она убеждала себя: «Ты лучше относилась к себе, когда оставила Джеймса, когда не рисковала его репутацией. Если он любит тебя открыто, то теряет свой ореол героя в глазах окружающих, если он притворяется — чего он не умеет делать, — то теряет ореол героя в своих собственных глазах. Так или иначе, ты запятнаешь его доспехи. За это ты будешь ненавидеть себя, и, несомненно, это будет ранить тебя, отравит все счастье и в конце концов испортит отношения».
Вот как ответила Николь на свой вопрос, пока тянулась через тарелку за ножкой жареной курицы.
Так, словно у них не было ни малейшего представления о том, что им делать дальше, Николь и Джеймс принялись за провансальское блюдо, сидя на огромной террасе на редкость уединенного дома, находившегося на краю такого маленького городка, что он даже не был отмечен на карте. Порыв морского ветра взбодрил их.
Занавески, раздуваемые средиземноморским ветром, взметнулись и заплясали вдоль всей террасы между широко открытыми французскими окнами, задевая края стола. Но это был просто вопрос времени. Через полчаса они с Джеймсом заговорили: обсудили загадочное исчезновение Джеймса прошлой ночью — пока она бродила по пляжу, он направился к ближайшей деревушке, что оказалось непростым делом. Они поговорили о ее собственности (она встретила своих французского и итальянского агентов по недвижимости на прошлой неделе). Они нашли, что пиццу здесь сдабривали большим количеством приправ, — много орегано, но очень даже неплохо. Обсудили качество вина — среднее. Ничего существенного. Они ерзали на своих стульях, испытывая неловкость. Они попробовали все блюда, но ели очень мало. Они поднялись со своих мест, прошлись по террасе и очутились в комнатах дома.
Здесь они замолчали, так как Джеймс подходил к Николь все ближе и ближе. Когда они миновали холл, Джеймс взял ее за плечи и прижал спиной к стене. Она даже слегка ударилась затылком, с такой силой он ее прижал, прильнув к ее губам. Его язык мгновенно лихорадочно проник вглубь.
Он одновременно и прижимал ее к стене, и притягивал к себе. Николь запустила пальцы в его волосы и страстно прильнула к нему. О да! Здесь она позволила своим чувствам вырваться наружу, словно была уверена, что видит Джеймса в последний раз.
Так они и целовались, безотчетно лаская друг друга в темном углу холла, пока не услышали звяканье посуды и топот ног — слуги убирали со стола.
Джеймс отпрянул от Николь. Он стоял почти вплотную к ней, с тревогой вглядываясь в ее лицо — он должен был понять ее состояние, прежде чем резко повернуться и выйти из холла.
Переговорив наскоро со слугами, он отослал их с трехдневным жалованьем и наказом вернуться на четвертый день. После этого Джеймс и Николь решили подняться в прохладную, продувавшуюся ветром комнату.
По пути они разбрасывали одежду друг друга. Он повесил ее корсет на небольшую арфу, стоявшую в углу, ее сорочку — на стул перед фортепиано, ее чулки на подставку для нот. Его брюки висели на спинке кровати, его рубашка валялась на полу, его нижнее белье болталось на ручке двери, выходившей на террасу. Они добрались до балкона, чтобы заняться любовью на залитой солнцем кушетке. Джеймс сидел опираясь спиной о стену, обнаженная Николь сидела на нем верхом, широко расставив ноги, руками сжимая его плечи. Ее тело ритмично двигалось. Джеймс помогал ей, поддерживая за ягодицы.
