Бронуин Уильямс Бронуин Уильямс - Покорение Гедеона
Веселая улыбка тронула уголки твердых губ Гедеона.
— Ах, сколько же тебе было тогда… всего-то около пяти? Ведь он умер лет десять назад, как ты, по-моему, говорила мне.
— Значит, мне тогда было восемь, — спокойно уточнила она. И, подумав о защитных Методах, которые ей не раз приходилось применять, сделала ошибку — снова посмотрела на причинное место Гедеона.
Он вытаращил глаза, разгадав ее намерение.
— О нет! О-о-о-ох, нет! Тебе не удастся. — И быстрым движением, похожим на удар хлыста, он одной рукой сгреб оба ее запястья и согнулся углом, чтобы избежать возможной опасности.
— Не понимаю, что вы подумали… Гедеон, вы такой большой… ой, вы делаете мне больно!
Он моментально ослабил хватку, но не отпустил ее.
— Проклятие, пора уже кому-нибудь научить тебя, маленькая ведьма, поведению, подобающему женщине! — И прежде чем она успела запротестовать, он с безумным взглядом притянул ее к себе, наклонил голову, и его твердые губы впились в ее рот.
Теперь от его игривого настроения не осталось и следа. Все выглядело так, будто напряжение между ними, которое то вспыхивало, то гасло, словно летние молнии, наконец достигло своего предела. Схватив в пригоршню волосы, завязанные у нее сзади, он держал ее, точно в плену, пока не заставил ее губы раскрыться, и язык его властно ворвался внутрь.
Головокружение волнами накатывало на Прю. Она не могла дышать. Не могла думать. Он пытается задушить ее! И в этот момент он переместил губы к ее щеке. Она резко дернула головой, хватая ртом воздух.
— Нет! Гедеон! Я… я передумала! Мне не нравятся поцелуи, от которых больно!
Его зубы покусывали крохотную мочку уха. Прю подняла кулак и ударила его в плечо. С таким же успехом она могла бы и поберечь свои силы: он не обратил ни малейшего внимания на это слабое сопротивление.
— Чем раньше ты научишься знать свое место, тем раньше…
— Свое место!
Теперь он спустился ниже и покусывал ей шею. И от чего-то, несомненно от рома, который она выпила, у нее подкосились колени и стянуло живот. И что удивительно, это было даже приятно.
— Ммм, — постанывал Гедеон, языком увлажняя кожу у нее на шее и щекоча ухо. А в это время его руки снимали с нее плащ. Потом он приступил к пуговицам на рубашке и, расстегнув ее, стянул рукава. После этого насмешливо уставился на ветхую ткань, стягивавшую грудь. — Дай-ка я погляжу, — пробормотал он, Даже не замечая, что Прю отчаянно старается оттолкнуть его руки.
Конечно, она сильная, но куда ей до него!
— Если я правильно запомнил, ты завязываешь узел под мышкой и прячешь его в складке рубахи, гмм?
Прю вытаращила глаза и перестала отталкивать его.
— Откуда вы знаете?
— А как ты думаешь, кто раздевал тебя, когда тебя смыло с вельбота Тоби?
Прю смотрела на него, не сознавая, что его ласковые пальцы уже нашли плоский узел и развязали его.
— Прайд? Я хотела сказать, Най.
— Прайд — значит гордость? Какая тут может быть гордость?
— Мой брат. Его имя Прайд, а не Най.
— Еще одна ложь, — сказал Гедеон, неторопливо разматывая длинную полоску ткани.
— Нет, не ложь. Это была игра. Но не думаю, что сейчас это имеет значение.
Оставив один виток повязки, чтобы не смущать ее сомнительную скромность, Гедеон насмешливо оценил свой труд. По всем правилам ему бы надо заставить ее раздеться у него на глазах. Она в долгу перед ним за ту муку, которую причинила ему…
— Я раздевал тебя, женщина. Прекрасно зная, что найду, как я мог доверить это кому-то другому? — Он не хотел признавать, что у нее смущенный вид. Фальшивая скромность. Все, все в ней ложь!
— Томас… Он должен был догадаться. Когда он втаскивал меня в лодку, то должен…
— Черт возьми! Томас! Это я нырнул за тобой. И Крау — на взмах весла позади меня! Мы вдвоем подняли тебя на борт. И я держал тебя на руках, пока мы не добрались до берега! Я один уложил тебя в постель и снял с тебя мокрую одежду, и я, проклятие, заставил себя не смотреть на то, что увидел!
— Вы уверены? Я ничего не помню, кроме того, что меня ужасно тошнило и кружилась голова. — Она ухватилась за последний виток ветхой ткани вокруг груди, и Гедеон заставил себя не смотреть.
К несчастью, к этому времени его терпение почти совсем иссякло. Голод, так беспощадно томивший его с тех пор, как он увидел ее в пруду, взял свое.
— Не сомневаюсь, что ты хотела бы все забыть. Всегда неприятно вспоминать о падении.
Гедеон не стал проклинать бренди, которое сам же заставил ее выпить. Раскаиваться поздновато.
— А сейчас давай раздевайся, хватит болтать! Дай-ка мне посмотреть, есть ли у тебя на животе родинка в форме сердечка, или это глаза меня подвели.
Прю замерла.
— Гедеон, не делайте этого! Нет смысла заходить так далеко. Вы уже натешились вволю. Будьте вы прокляты! Оставьте в покое мои штаны.
Но его рука уже добралась до одной из двух пуговиц, на которых держался гульфик, закрывающий совершенно плоское место.
— Но послушай, Хэскелл, душа моя, вот здесь ты ошибаешься. Я вовсе не тешился. Перестань дуться. Тебе нечего прятать, потому что у тебя нет ничего такого, чего бы я уже не видел. Уверяю тебя. Ты немножко костлявей, чем другие женщины, а в остальном такая же, как и все прочие. Не забывай, что ты уже стоила мне упущенного ночного удовольствия. Друсилла — соблазнительный кусочек, и она очень бы желала провести со мной ночь.
С удивительной силой Прюденс, согнувшись для защиты, вырвала запястья из руки Гедеона. Его хватка ослабла, когда он начал расстегивать ее штаны.
— Будь проклята ваша черная, гнусная душа! Если вы хоть пальцем меня тронете, я перережу вашу несчастную глотку!
— Своим острым язычком? Замечательное оружие, моя маленькая любовь, — насмешливо проговорил Гедеон. — Но могу тебе сказать, меня нелегко убить. Мужчины, посильней тебя, пытались, и у них ничего не вышло. Теперь иди сюда и дай мне показать на практике то, о чем я рассуждал, когда мы первый раз вместе купались.
— Сначала я увижу вас повешенным и четвертованным, — поклялась Прю. Но в ее словах не хватало убежденности. Вспомнились шрамы на его красивом теле, и представление о нем, страдающем от смертельной раны, вызвало в ней неуместную слабость.
— Иди сюда, дорогая. — Он шагнул к ней, заставив ее отшатнуться.
— Не называйте меня так! — зашипела она. — Я не ваша дорогая. И мы оба это знаем.
— Нет? Тогда кем же ты хочешь быть? — Он подошел на шаг ближе.
— Я никем не хочу быть, подите прочь! — Ноги ее уперлись в край кровати.
— Ты хотела быть мужчиной, — возразил он, перехватывая ее, когда она начала отступать к столу, на котором среди других вещей стоял аккуратно закрепленный на шарнирах и тщательно закупоренный пузырек с чернилами.
