Элиза Ожешко - Последняя любовь
Я вернулась домой и, пройдя несколько комнат, услышала голос мужа и увидела его: он разговаривал с человеком в охотничьем костюме, который стоял перед ним в почтительной позе.
Альфред объяснил мне, что это главный лесничий, который устраивает охоту и наблюдает за псарней. После этого он снова вернулся к разговору о лесах, зверях, возможной охоте, но больше всего его интересовали собаки: борзые, легавые, гончие, таксы.
Мне было скучно слушать этот разговор, но, полагая, что они скоро кончат, я села и стала терпеливо ждать. Я почти ничего не слышала, любуясь мужем, который прохаживался по комнате. Отчет о лесах и собаках подходил к концу, когда дверь отворилась и вошел человек в не менее живописном одеянии. Обращаясь ко мне, Альфред сказал, что это конюх. Лесничий ушел, и с новоприбывшим начался разговор о лошадях: упряжных, верховых, рабочих, английских, арабских, русских… Конюх заверял, что конюшни в порядке, кони здоровы, но Альфред подробно расспрашивал о Милорде, Леди, Турке, Стрелке и т. д. Разговор окончательно мне наскучил, и, перестав даже наблюдать за мужем, я отворила окно. Закат был прекрасен, ярко-алая полоса окаймляла горизонт, а на небе кое-где уже сверкали звездочки. В лицо мне ударила волна теплого ароматного воздуха. Я смотрела на небо, на обширный, ровный, зеленый двор с симметрично посаженными кустами и, ни о чем не думая, вдыхала теплый вечерний воздух. Не знаю, как долго это продолжалось, но я почувствовала, что меня обнимают. Я обернулась. Конюх исчез, я была в объятиях Альфреда.
— Альфред, смотри какой чудесный вечер, давай пройдемся по саду.
— Нет, — широко зевая, ответил муж, — я устал с дороги и хочу спать. — Он еще раз поцеловал меня и направился к себе в комнату, бросив на ходу: — К чаю прикажи меня разбудить.
Он вышел, а я снова в одиночестве спустилась по мраморным ступеням в сад. Медленно пройдя по аллее, я остановилась на берегу озера. Передо мной открылась живописная картина, исполненная величественного покоя и грусти: тихая водная гладь, небо, наполовину затянутое вечерними сумерками, темнеющие вдали деревеньки, возносившие под облака кресты церквей. Я стояла на берегу и думала. Мои мысли были беспорядочны, они убегали к самому горизонту и наконец задержались на белеющей во мраке усадебке.
«Там, наверное, живет счастливая чета, — подумала я, — и в этот час они гуляют по берегу озера, которое плещется у стен их тихого дома, и, очарованные чудным вечером, беседуют о красоте природы и о своей любви». Мне тоже захотелось вот так поговорить. Грустная, села я у самой воды. «Почему здесь нет Генрика, — думала я. — С ним так хорошо беседовать!» Прошло всего несколько дней после свадьбы, а я уже тосковала по брату! Что же будет дальше?
Утром меня разбудили шум и конское ржание. Быстро одевшись, я выбежала во двор и увидела Альфреда, а перед ним несколько слуг, которые держали оседланных и неоседланных лошадей.
— Смотри, Регина, — сказал муж в ответ на мое радостное приветствие, — какие великолепные лошади!
Я побаивалась лошадей, но верховые кони моего мужа действительно были великолепны, и я с удовольствием стала их разглядывать. Когда же Альфред вскочил на коня и сделал круг по двору, я снова залюбовалась его красивой фигурой. Прямой, сильный, он словно сросся с лошадью, на которой сидел.
— Альфред, научи меня ездить верхом, — попросила я, когда он спешился и стал рядом со мной.
Тотчас же вывели маленькую арабскую кобылку-полукровку вороной масти, и начался урок верховой езды. Через час я без помощи конюха уже сделала круг по двору на хорошо объезженной Стрелке и, усталая, вернулась домой. Вернулась одна, так как Альфред поехал осматривать свои табуны. Возвратился он после полудня и ушел к себе спать, а вечером, когда мы увиделись, разговор не клеился, и я, как накануне, одна пошла помечтать над озером. Альфред опять совещался с лесничим, конюхом и псарями.
Потянулись дни и ночи, точь-в-точь похожие на тот первый: по утрам я ездила с мужем верхом, остальное время проводила в одиночестве. Когда мы сходились вместе, то разговаривали мало, и чаще всего наши встречи кончались тем, что Альфред зевал и шел спать к себе в комнату, а я бежала в сад. И там сидела на берегу озера, бездумно глядя на его спокойные воды или окидывала взором далекие деревни и белую усадьбу, строя догадки о жизни обитателей этих скромных жилищ.
Однажды над озером пролетели две ласточки, вместе взвились они вверх и вместе исчезли в зелени деревьев. Не знаю почему, но я позавидовала ласточкам: «Как им, должно быть, хорошо вместе летать и щебетать!»
Так прошел месяц. Несмотря на частое одиночество и отсутствие чего-то, чего мне явно не хватало, я была счастлива. Альфред любил меня. Бывали редкие минуты, когда его обычно холодное лицо оживлялось, глаза сверкали, и он обнимал меня, повторяя: «Какая ты красивая!» Других ласковых слов он мне никогда не говорил. Такие минуты быстро проходили, и Альфред снова становился равнодушным, молчаливым, занимался дорогими его сердцу лошадьми, собаками, разговаривал с конюхами, псарями, но эти мгновения озаряли мои дни, и я, несмотря на легкую грусть и неясную тоску, все же была счастлива.
Однако по прошествии месяца мне стало ясно, что так дальше жить нельзя. Я пришла к Альфреду, взяла его за руку и сказала:
— Альфред, давай что-нибудь делать!
— А что же мы должны делать? — удивился муж.
Этот вопрос смутил меня, я и сама толком не знала что, только чувствовала: необходимо чем-то заполнить время, ибо редкие счастливые минуты не меняли его медленного тоскливого течения. Взгляд мой упал на шкаф с книгами.
— Давай читать! — с воодушевлением воскликнула я.
— Давай, — чуть сдвинув брови, сказал Альфред.
Мы устроились в моей уютной комнате, я — с книгой в руках, Альфред — на мягкой подушке, с сигарой в зубах.
Я читала вслух. Книга была интересная, в открытое окно вливались весенние запахи, и меня охватило дивное ощущение блаженства. «Первая часть моей идиллии осуществилась», — подумала я и почувствовала себя такой счастливой, какой не была даже в объятиях Альфреда. Книга увлекала меня, будила воображение и мысль.
Я хотела поделиться своими впечатлениями с Альфредом, но в ответ услышала похрапывание; я обернулась: красивая голова мужа покоилась с закрытыми глазами на синей бархатной подушке. Он сладко спал. Книга выпала у меня из рук. Я посмотрела на спящего с разочарованием и обидой, потом невесело усмехнулась — это была моя первая горькая улыбка, подняла книгу и ушла в другую комнату, чтобы продолжать чтение в одиночестве. По временам я задумывалась, и мне чудилось, что из моей любви к Альфреду что-то ушло.
