Аннетт Мотли - Ее крестовый поход
— Но Конрад… ваша жена… — осмелилась напомнить она.
— А, тиран Тира! — хихикнул он, вино уже слегка ударило ему в голову. — Конрад добился успеха, и этот успех явно избаловал его. Он показал себя достойным командиром, я не могу этого отрицать. А людей, которые думают, что в Иерусалиме не хватает достойного предводителя, — их очень много. Ги… он… ну, вам стоит только посмотреть на него. Он даже не хотел становиться королем. Трон он получил через свою жену, Сибиллу. И когда он не захотел править, нашлось немало людей, которые также не хотели этого. Все они — первые лица христианских королевств; некоторые даже упрашивали меня занять трон!
— Вас? — В настоящий момент Хамфри казался Иден не более подходящим правителем, чем Ги, которого она уже успела оценить как человека слабовольного и лишенного наружного блеска.
— Ги женился на Сибилле. Я — на Изабелле, — просто сказал он. — Сестры! Притязания Изабеллы и недостаточная дееспособность Ги делали его свержение и передачу трона в мои руки практически беспроигрышным предприятием, однако я тоже не хотел становиться королем. — Он снова выпил.
— Но я пока… не представляю себе, как… — Его горе все еще было сокрыто от ее понимания.
Он жестом остановил ее:
— Подождите. Это очень просто. Сибилла умерла и с ней две ее дочери. Эпидемия.
— Мне очень жаль. Как это ужасно… для Ги.
Хамфри торжественно кивнул. Сейчас он так близко к своему горю, что был способен на дружеское сочувствие своему королю, к которому никогда не испытывал ни привязанности, ни уважения.
— Итак, — продолжал он, раздельно и отчетливо выговаривая слова, — единственной реальной претенденткой на трон Иерусалима осталась Изабелла, моя жена.
— И они опять попросили вас стать королем, когда смерть Сибиллы унесла с собой притязания Ги?
Он рассмеялся с горькой иронией:
— Нет. «Они» стали уже сводниками Конрада Монферратского. Как он, так и они считали его единственно возможным королем. Они все еще хотят низложить Ги. И, клянусь преисподней, Конрад сможет добиться своего. Особенно теперь, когда он женился на Изабелле.
— Раны Христовы! — Иден наконец все поняла. — Но это же бесчеловечно. Отобрать ее у вас и выдать за него — только для того, чтобы дать ему законное право претендовать на чужой трон!
Он пожал плечами. Его движения, уже не очень уверенные, все еще сохраняли изящество, хотя теперь он больше не напоминал ей Стефана.
— Они и не собирались быть добрыми. Они все обсудили, решили и распустили слухи, что я не способен удовлетворить женщину, а интересуюсь удовольствиями иного рода. И мне, естественно, отнюдь не помог тот факт, что у нас с Изабеллой не было детей.
Он вздохнул и перевел невидящий взгляд печальных глаз куда-то поверх голов веселившихся гуляк. Иден слегка сжала его руку.
— Те, кто знаком с вами, никогда не поверят этому, — твердо сказала она, подумав о Стефане.
Он улыбнулся и пожал в ответ ее руку:
— Вы очень добры.
Иден покачала головой.
— Это не просто обычная доброта. Я чувствую к вам большое расположение еще и потому, что я тоже знаю, что значит потерять любимого человека. Хотя, может быть, в моем случае это еще не окончательно…
— В самом деле? — Устав от собственных забот, он готов был помочь ей в ее проблемах.
Иден в двух словах объяснила причину своего пребывания среди крестоносцев, заключив свой рассказ последним полученным известием о Стефане, который, как ей сообщали, участвовал в осаде Акры в отряде сэра Уолтера Лангфорда.
Реакция Хамфри была мгновенной и действенной. Щелкнув пальцами, он подозвал проходившего слугу и отправил его на другой конец стола, где тот должен был найти некоего Пьера де Сент Омера и попросить его об одолжении составить им компанию, когда появится такая возможность.
— Я знаю, что он друг вашего сэра Уолтера, — объяснил Хамфри, заметно протрезвев. — Их земли в Бретани граничат между собой. Может быть, он сможет сообщить вам что-либо полезное.
Иден чувствовала, как все сильнее сжимается ее сердце за те секунды ожидания, пока слуга передавал послание, а рыцарь пробирался к ним через тесную толпу пирующих.
Это был грузный мужчина лет пятидесяти, с нависшими бровями и невыразимо медлительными движениями и речью.
— Миледи Хоукхест. Милорд Торон. Чем могу служить вам? — учтиво спросил он, сделав безуспешную попытку поклониться.
— Нам очень хотелось бы узнать новости об Уолтере Лангфорде. Муж этой леди находится в числе его рыцарей.
— Увы, бедный Уолтер, — мужчина вздохнул и покачал головой. — Похоже, он скоро уйдет из этой жизни. Он провел разведывательную вылазку в горы — безрассудное предприятие, но теперь вряд ли кто решится порицать его. Отряд попал в засаду и был безжалостно истреблен. Из тридцати человек вернулись только трое, — они и рассказали о случившемся.
Иден коротко вскрикнула:
— Стефан де ля Фалез — он был вместе с ним? Он вернулся?
Дородный рыцарь вновь покачал головой:
— По этому поводу я ничего не могу сказать, миледи. Я помню этого юношу — у него такие светлые волосы, — но я не знаю имен тех рыцарей, что отправились туда, равно как и тех, что вернулись. Кроме самого Уолтера, которого я нашел на попечении госпитальеров. Он был очень серьезно ранен и не мог говорить. Боюсь… — мне очень жаль, миледи.
Лицо Иден смертельно побледнело, в глазах застыла мука. Рыцарь сочувственно склонил голову и удалился.
— Мне тоже чрезвычайно жаль, — мягко проговорил Торон, осторожно поддерживая ее. — Но вы не должны терять надежды. Еще могут открыться тысячи всевозможных обстоятельств. Только надежда может дать вам силы. — Он притронулся к ее подбородку, заставляя взглянуть в его грустные карие глаза. — То, как много дает надежда, можно оценить, только когда наверняка знаешь, что она безвозвратно потеряна для тебя.
Она коротко кивнула. Затем с теплотой и благодарностью дотронулась до его волос и, поднявшись с места, молча вышла из зала.
Почти не осознавая, куда она направляется, Иден пробежала через переднюю, где довольные стражники вкушали свою долю пиршественных яств, и оказалась в коридоре, ведущем к винтовой лестнице. Она быстро закружилась по ней, не чувствуя под собой ступенек, и только потом, упав на подоконник пробитой в стене амбразуры, задыхаясь и плача, она поняла, что прибежала в свою бывшую тюрьму, теперь любимую светлицу придворных дам.
Поначалу она дала волю слезам, рыдания сотрясали ее тело почти так же немилосердно, как однажды ночью это делал бушевавший океан. Но довольно быстро она взяла себя в руки. Плач был поблажкой, которая не могла принести никакой пользы ни ей, ни Стефану, если он еще жив. Она знала, что печальный и обесчещенный лорд Торон был прав: в ее сердце должно быть место только для надежды, но не для жалости к себе.
