Барбара Вуд - Время Мечтаний
– Ты видишь эту песню? – спросил он.
– Нет, – покачала головой Сара, – она рассказала мне. Песня-отрава была на ее матери и бабушке.
– Это ее слова, – покачал головой старик. – Подождем, увидим, – сказал он напоследок, а затем повернулся и ушел.
Джоанна вышла из домика и остановилась, глядя через двор на пышущие жаром равнины. Она плохо спала по ночам. Ей виделись кошмары, как людей настигает болезнь, и что Хью тоже заболел, а рядом ни души. Ей представлялось, что он добрался до одной из одиноких пастушьих хижин, разбросанных по округе, и лежит там, в горячке, мучаясь от боли. Хью каждый день ездит в Лизмор.
– Полин собрала вокруг себя женщин, – рассказывал он Джоанне. – Они приносят простыни и постельные принадлежности, кипятят воду, разливают ее по бутылкам. А мужчины забирают припасы из Лизмора и развозят по отдаленным фермам.
Она пошла через двор проверять работу своих «сиделок». Температура у больных продолжала подниматься, пульс замедлялся. Один человек поправлялся, двое других прошли этап беспамятства. Джоанна собиралась особенно внимательно следить, чтобы у них не началась пневмония. В лазарете стоял тяжелый дух болезни и дезинфицирующего средства. День был жаркий, и мухи хозяйничали везде. Эвкалиптовые тюфяки быстро пачкались, и их приходилось постоянно менять. Временами у Джоанны опускались руки. Ей вспоминались последние дни леди Эмили, когда она лежала слабая и умирающая, а Джоанна ухаживала за ней. И сейчас, как и тогда, ее грозили захлестнуть разочарование и безнадежность, отчаяние и гнев.
Она зашла проведать Билла Ловелла. С Рождества прошло уже три недели, и, как говорил доктор Рамзи и по записям в дневнике ее матери, течение болезни должно было завершиться. Но когда Джоанна зашла за занавеску, отделявшую Билла от других больных, она ужаснулась.
– Мэтью, – тихо окликнула она конюха, мывшего пол с негашеной известью. – Скорее отправляйся за доктором Рамзи. Передай, пусть приезжает немедленно.
Она вернулась к постели Билла. Подергивание опущенных век указывало на быстрое движение глаз. Его лицо было мертвенно бледным. Джоанна взяла дневник, и он раскрылся на страницах, которые она уже знала наизусть. Но снова, как Библию, она читала знакомые строки, находя в них утешение: «Пошла третья неделя эпидемии. Джасваран неутомим в заботах о наших больных. Ночью умер майор Колдуэлл. Сейчас Петроний у его вдовы. Боюсь, что этот жуткий тиф никогда не пройдет. Беспокоюсь за малышку Джоанну. Может быть, мне не следует ее оставлять здесь, а лучше отослать отсюда?»
Джоанна закрыла глаза и задумалась об Адаме. Когда она укладывала его по вечерам спать, он казался ей таким слабым и хрупким. А Сара пусть крепкая и сильная, но у нее может не быть врожденной сопротивляемости к болезням белых людей. Джоанна задавала себе те же вопросы, что и леди Эмили когда-то, и каждую ночь молила Бога надоумить ее, как поступить. Она продолжила чтение и вычитала такое же заключение, к которому пришла сама: «Но куда мне отправить Джоанну? Кто сможет заботиться о ней лучше меня?»
Закрыв дневник, она сидела, держа его в руках, и вдруг почувствовала близость к матери, словно леди Эмили находилась рядом с ней. И ей пришли на память слова Сары: «Дневник – это песенная линия вашей матери».
Вошел доктор Рамзи. Рыжие с золотистым отливом волосы его слиплись от пота, на щеках проступила щетина. Беглого осмотра для него оказалось достаточно, чтобы сделать неутешительный вывод:
– К моему величайшему сожалению, Джоанна, должен сказать, что это перитонит.
– Что мы можем сделать?
Дэвиду хотелось крикнуть, что Билла, может быть, удалось бы спасти, если бы у него хватило смелости применить экспериментальный метод лечения. Но об этом он умолчал, а только сказал устало:
– Помочь ему нечем. Держите его в полусидячем положении. Кроме нескольких глотков воды ничего не давайте. Все закончится быстро.
– Дэвид, вы не могли бы остаться ненадолго?
Он видел печаль в ее глазах. Ему хотелось обнять ее и уехать вместе с ней из Западного района как можно дальше от этой болезни, смерти и безнадежности.
– Извините, – сказал он, – меня ждут в других местах.
– Да, конечно.
Она нашла Мэтью за стригальней. Он слышал ее разговор с доктором и плакал.
– Поищи Хью, – она тихонько тронула его за плечо. – Ему надо побыть с Биллом.
Немного погодя во двор въехал Хью. усталый и разбитый. Все, что ему пришлось повидать, отразилось в его затравленном взгляде. Он находил семьи, поголовно сраженные тифом: и матери, и дети, и отцы. Они лежали в лихорадке и беспамятстве, и некому было ухаживать за ними и затем хоронить их. В одном месте он видел, как десятилетний мальчик, страдая от жара и жажды, пытался обтирать лица другим.
Всякий раз, возвращаясь из поездок по району, Хью боялся, что увидит заболевшую Джоанну или Адама. Ему хотелось остаться с ними, защитить их. Но его помощи ждали в других местах, да и что он мог сделать, если бы остался? Временами его доводили почти до оцепенения ярость, беспомощность и воспоминания, как в пятнадцать лет хоронил отца под единственным деревом на мили кругом. Не было ни священника, ни родственников, даже фоба не было, а только старое синее одеяло, под которым Уэстбрук-старший провел много ночей под усыпанным звездами небом.
Хью поспешил в лазарет и прошел за занавеску, где лежал его друг.
– Мэтью сказал вам… – поднялась ему навстречу Джоанна.
– Да, – он сел, не отрывая глаз от Билла. Он видел печать смерти на прокаленном солнцем лице.
– Здравствуй, Билл, – сказал он.
– Привет, Хью, – Билл смотрел на него отсутствующим взглядом. – Мы уже дошли до Курейна?
– Почти что на месте, Билл.
– Хорошо, – сказал он. – Я отгонял свое, Хью. Хочу обосноваться. Может быть, заведу небольшую ферму, немного овец…
Он некоторое время несвязно вспоминал прошлое, людей, давно ушедших в мир иной, и города, давным-давно опустевшие. К полуночи взгляд его стал осмысленным, и он заговорил почти нормальным голосом:
– Продолжай писать баллады, Хью. Не дай аборигенам забыть свое прошлое.
Он умер среди ночи.
– Он был мне как отец, – сказал Хью и заплакал, а Джоанна утешала его.
Полин вынула термометр из-под мышки Элси и посмотрела показания. Это был термометр старой конструкции, не такой, каким пользовался доктор Рамзи. Температура им измерялась под мышкой, и это занимало двадцать минут. Но измерения получались тем не менее точные. В этот душный январский день Полин видела, что температура у ее горничной поднялась еще на один градус. Полин достала из ведра с холодной водой полотенце, отжала его и обтерла лицо Элси.
