Сара Рэмзи - Мед его поцелуев
Эмили наблюдала за ним со странной симпатией, а Малкольм все еще ждал обвинений.
— Малкольм, ты вымок насквозь, тебе не во что здесь переодеться?
Он взял у Эмили свечу и поймал ее за руку.
— Я больше беспокоюсь за тебя. Мы должны снять твое платье, прежде чем ты окончательно в нем замерзнешь.
— Обычно тебе не нужен повод для того, чтобы раздеть меня.
После общения с подругами она была странно напряжена, но ее голос все еще дрожал от страсти к нему. Последние две недели были настоящим медовым месяцем, хотя они так и не покинули замок — благословенные недели перед тем, как для них снова начнется реальная жизнь.
Сохранится ли тот уют, который она с ним чувствовала? Или же их брак станет бескровным политическим альянсом, на который он раньше надеялся?
Малкольм гнал от себя эти мысли. И вместо размышлений повел ее по пустым комнатам в поисках чего-то, чем можно было ее согреть. В конце концов, если она не переживет его глупости, любые вопросы о будущем будут бессмысленны.
Вдовий дом считался старым еще до рождения Малкольма, он был построен в старом стиле, и все комнаты соединялись друг с другом. Мебель давно уже вынесли, осталась лишь та, что была слишком громоздкой или слишком устаревшей и никого уже не интересовала.
Он не любил дома на такой стадии разрушения. Эмили, однако, не разделяла его антипатии.
Она остановилась, чтобы провести пальцем по резному дверному косяку, который соединял старую столовую с гостиной. Малкольм протянул ей свечу, чтобы она полюбовалась работой резчика. В гостиной остались два сундука со сменной одеждой и простынями, а в дальнем углу пастухи сложили сушиться дрова. Малкольм порылся в одном из сундуков и нашел пару стеганых покрывал. Они, как и дом, оказались затхлыми и холодными, но хотя бы сухими.
Прихватив покрывала, он вернулся к двери, у которой застыла Эмили. Ее зачаровал старый гэльский мотив из узлов и змей, переживший уже не один век.
Эмили посмотрела на мужа. Ее глаза сияли в тусклом свете свечи.
— Малкольм, здесь так красиво. Я думаю о том, каково жить в таком доме.
— Холодно, сыро и мрачно, — отозвался он, разворачивая покрывало. — По крайней мере, так считала моя бабушка. Дом должен был перейти ей после смерти моего деда, но она отказалась сюда переезжать. Отец построил для нее современный коттедж, а этот дом оставили гнить.
— Ему далеко до гнили, — сказала Эмили, отступая от предложенного ей покрывала и проходя в гостиную. — А этот камень… Этот дом словно замок в миниатюре. Если повесить здесь гобелены и постелить ковры, здесь будет просто чудесно.
Он наконец поймал ее и начал расстегивать пуговицы на ее спине.
— Можешь рассказывать себе сказки о его очаровании. Но когда ты однажды овдовеешь, надеюсь, тебе хватит здравого смысла поселиться где-нибудь, где теплее.
Ее плечи напряглись под его руками. Малкольм смягчил тон:
— Не волнуйся, дорогая. Я собираюсь прожить с тобой как минимум несколько десятков лет.
Эмили склонила голову. Ее волосы не сияли в свете свечи — для этого они были слишком влажными, но кудряшки, выбившиеся из шиньона, казались глянцевыми. Нужно было разжечь камин, чтобы просушить ее волосы, но вначале следовало разобраться с одеждой.
— Похоже, ты уверен, что я тебя переживу, — сказала она.
Эмили была мрачной — несвойственное ей настроение.
Когда последняя пуговица выскользнула на свободу, Малкольм попытался ее подбодрить.
— Это кажется мне вероятным. Мужчины из моего рода живут долго, но я все же старше тебя.
Эмили не ответила. Она перешагнула через упавшее платье и подняла его, чтобы набросить на один из сундуков. Платье, бывшее когда-то белым, теперь почернело от грязи и пыли, которую собрало в доме вдовы.
— Ты расстроена из-за платья? — спросил он, пытаясь прочитать ее печальный вид.
Она фыркнула.
— Я променяла бы тысячу платьев на мой письменный несессер.
— И кому же ты так отчаянно торопишься написать?
— О, всего лишь моим знакомым из Лондона.
Эмили позволила Малкольму расшнуровать ей корсет, но этой минутной покорности не хватило для того, чтобы усмирить его подозрения. Эмили была не из тех, кто довольствуется отговорками, а значит, ее письма были главным способом узнать, что же она скрывает.
— Ты еще ни разу не попросила меня отправить письма, — сказал он.
Корсет поддался. Эмили обернулась и взглянула ему в лицо.
— Мои письма отправил Алекс. Со старыми привычками не так просто расстаться.
Что-то в ее тоне казалось неправильным, хотя ответ был оправдан — когда в замке гостила ее родня, ей не нужно было обращаться к Малкольму, чтобы тот отправлял письма. Но он забыл о вопросе, когда Эмили наклонилась и взялась за подол сорочки. Когда она потянула ткань через голову, Малкольм резко втянул в себя воздух. Даже после двух недель, проведенных большей частью в постели, ему достаточно было увидеть ее тело, чтобы снова ее захотеть.
Малкольм укутал ее одеялом, подоткнул края, закрывая ее так, как закрыли бы платья и плащ. Эмили приподняла бровь.
— Ты правда решил сыграть в сиделку, Малкольм? Я не больна. И я ни разу не видела, чтобы ты спешил закрыть мое тело.
Ее голос окутывал его и согревал лучше любого покрывала. Жар в крови пульсировал, побуждая поддаться на ее намек.
Но вместо этого Малкольм повернулся к ней спиной и начал набирать дрова для камина.
— Ты не больна, но я и не позволю тебе заболеть, пока я за тебя в ответе, — сказал он, сгружая свою ношу у очага.
Он нашел еще одну трутницу и немного щепок для растопки, сложенных в бочку для защиты от сырости. И начал разжигать огонь, когда Эмили подошла и опустилась на колени рядом с ним.
— Ты же знаешь, что не сможешь защитить меня от болезни.
Он яростно чиркнул трутницей, искры дождем полетели в камин.
— Я поклялся защищать тебя, Эмили.
— Я знаю, — сказала она, погладив его по бедру. — Но не каждую клятву можно сдержать.
Свои клятвы я намерен сдержать вне зависимости от того, сдержишь ли ты свои.
Щепки занялись пламенем. Рука Эмили замерла.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего, дорогая. — Он отодвинулся от нее, взял полено и положил поверх стопки щепок.
Эмили села на пятки.
— Ты хочешь сказать, что я не намерена сдержать свои клятвы?
— Ты едва сумела выговорить слово «подчиняться», не говоря уж о намерении так сделать.
Он не знал, откуда взялись эти слова, — он не хотел поднимать эту тему, особенно сейчас. Но, хотя он и смотрел на пламя, не встречаясь с ней глазами, чувствовал, что вся его жизнь зависит теперь от ее ответа.
