Симона Вилар - Замок на скале
Повернувшись в сторону Бэкингема, он торжественно проговорил:
– Я вызываю тебя, английский пес, и готов с оружием в руках доказать, что ты низкий насильник и негодяй.
Прежде чем Генри успел подумать, что делает, он уже перемахнул через стол и стоял, выпрямив спину, лицом к лицу с молодым Дугласом.
– Клянусь святым Георгием, что готов мечом загнать обратно в твою глотку оскорбление и на деле постоять за честь графини Ангус, ибо твое обвинение в насилии пятнает честь благородной дамы. Видит Бог, между мною и леди Марджори не произошло ничего подобного тому, на что намекают твои смрадные уста.
Графиня вскрикнула и закрыла лицо руками. Лохливен побагровел, ибо из слов Генри следовало, что не он, а именно Бэкингем выступил защитником чести его невестки. В ярости сорвав перчатку, он швырнул ее под ноги герцогу, но тот ловко поймал ее, подержал мгновение на весу и, разжав пальцы, небрежно уронил к носкам башмаков. Даже в минуту опасности Генри не мог не покрасоваться. Он глядел на разъяренного Роберта Дугласа с улыбкой.
-Я вижу, вы пришли в пиршественный зал с мечом. Следует ли мне послать оруженосца за оружием?
– Да! И клянусь святой Бригиттой Дугласской, мы будем сражаться здесь и сию же минуту.
Неожиданно поднялся безмолвствовавший до этого епископ Аберунский и громогласно заявил, что вдвойне грешно учинять кровопролитие в святой праздник Рождества, когда на всей земле царит Господне перемирие. Епископа с готовностью поддержал Олбэни:
– Вы не должны, подобно простолюдинам в таверне, тотчас хвататься за оружие. Как опоясанные рыцари, вы должны сражаться на утоптанной земле в полном воинском облачении и при свете дня.
Однако прибывшие вместе с Лохливеном люди Дугласа поддержали своего лорда, а к ним присоединились и воины из пограничных кланов Гомов и Гепбурнов, в которых одно упоминание покровителя англичан святого Георгия возбудило воинственный пыл. К тому же горцы, до этого державшиеся на удивление спокойно, несмотря на изрядное количество поглощенного ими вина и эля, начали что-то выкрикивать по гэльски, топая ногами и перемежая слова боевыми кличами.
Последнее слово оставалось за королем. И внезапно обычно робкий и нерешительный Яков III ухмыльнулся, потер руки и благословил поединок. Герцог Олбэни стремительно повернулся и что-то негромко сказал старшему брату, но тот лишь указал на шумную толпу, словно призывая ее в свидетели, что в этом случае он ничего не в силах предпринять.
Генри Стаффорд и сам вдруг ощутил в крови бойцовский жар. Его страх и волнение напрочь улетучились, и он приказал Баннастеру отправляться за оружием. Вместе с тем он не преминул заметить, что обычно холодные и безучастные ко всему шотландские леди поглядывают на него с сочувствием, и это подтолкнуло его сделать еще один безрассудный шаг. Сорвав с головы свою роскошную шляпу, он бросил ее Гуго, а затем расстегнул и стащил через голову свой ослепительный камзол, оставшись в одной голландской рубахе. При этом он лукаво поглядывал на Лохливена.
– Какого дьявола! – выругался тот. – Что вы строите из себя шута, сэр Бэкингем?
– А разве вы не последуете моему примеру? Нам придется сражаться легкими мечами, так зачем же связывать свои движения? Или ваша прекрасная дама не дала вам своей рубашки для турнира[39]?
Тут и король потребовал, чтобы Дуглас разоблачился, и Бэкингем послал этому равнодушному к дамам монарху галантный воздушный поцелуй. Когда же он вновь взглянул на своего соперника, то едва не расхохотался. В зале послышался возмущенный гул. Оказалось, что у шотландца под камзолом надета легкая кольчуга. Лохливен, перехватив устремленный на него насмешливый взгляд Бэкингема, в бешенстве вскричал:
– Мы, Дугласы, даже спать предпочитаем в кольчугах!
– Как же, как же, – закивал Генри, подбадриваемый летевшими со всех сторон смешками.
Он отметил, что этот инцидент прибавил ему сторонников, и невольно покосился туда, где находилась Марджори Дуглас. Графиня сидела, не поднимая глаз, и щеки ее были покрыты темным румянцем. Принцесса Маргарита склонилась к ней, участливо держа ее руки в своих.
Между тем по приказу короля в зал внесли множество факелов, в камин подбросили буковых поленьев, а когда были окончательно оговорены условия поединка и присутствующие расселись по местам, противники двинулись навстречу друг другу. В руках у них были облегченные длинные мечи, клинки которых были немногим шире шпаг, чтобы противники могли фехтовать ими, колоть и рубить одновременно.
Генри с насмешливой улыбкой ждал Лохливена. После того как он дважды поставил шотландца в глупое положение, он испытывал нечто вроде торжества. О том, что с минуты на минуту он может расстаться с жизнью. Генри старался не думать. Подобные мысли излишни перед схваткой. Д поскольку сегодня он уже исповедовался и причастился и еще не успел много нагрешить, не так уж и страшно было ему предстать перед Творцом.
Взбешенный улыбкой англичанина, Лохливен напал первым. Генри уклонился и отступил. Он надеялся измотать Противника, а заодно и присмотреться к его фехтовальным приемам. В том, что Роберт Дуглас отличный мастер и рука его тверда, он убедился весьма скоро, когда шотландец потеснил его через весь зал, едва не загнав в угол между столов. Вскоре Генри понял, что одной обороной не обойтись, иначе Дуглас, молодой и полный сил, получит над ним явное преимущество. К тому же шотландец действовал с такой ловкостью и проворством, что Бэкингем смахнул с лица улыбку. Клинок Лохливена мелькал с неистовой быстротой, отражая желтый свет факелов, и герцог едва успевал уклоняться. Удары были сильные, имеющие лишь одну цель – убить.
Генри стало жарко, пот заливал глаза, но не было ни единого мгновения, чтобы передохнуть. Краем уха он еще различал гул голосов в зале, но был так сосредоточен на схватке, что не мог различить, кого подбадривают зрители.
И вновь Лохливен загнал англичанина в угол, на сей раз в противоположном конце зала, между скамьями и стеной, где толпилась стайка пажей, испуганно метнувшаяся прочь, когда сражающиеся приблизились. Бэкингем чувствовал себя неловко в этой тесной щели, где шотландец пользовался полным превосходством. Неожиданно он ощутил, как правую руку словно опалило огнем, и впервые за время боя Дуглас отступил на шаг, словно желая полюбоваться своей работой. Правая рука Генри была раскроена от плеча до локтя, и кровь выступила с пугающей быстротой, вмиг окрасив клочья батистовой сорочки. Бэкингем согнул и разогнул руку, пробуя, сможет ли продолжать действовать ею – рука двигалась, но кровь хлестала потоком.
