Невеста Сфинкса - Наталия Орбенина
Глава 29
Струя воды с легким звоном льется из высокого кувшина в хрустальный бокал. Вода наполняет его до самых краев и выливается, сначала тонким ручейком, а потом снова широкой струей. Губы жадно хватают сначала каждую каплю, а потом живительная прохлада, спасительная влага начинает течь полным потоком в рот, оттуда растекается по всему телу, наполняет его, точно сосуд. И этому потоку нет конца, он не иссякнет никогда. Он будет литься вечно, и ее пересохшие губы будут вечно благословлять каждый глоток…
– Серна, очнись!
Женщина вздрогнула. Опять бред, сон, галлюцинация. Она спит на ходу. Нет, это невозможно назвать сном. Это морок, наваждение, это движение к смерти. Она идет, точнее, бредет, тащится по песку уже вторые сутки. Или третьи? Или это еще первый день, после того, как они покинули Альхор. Да был ли Альхор? Неужели она стала любовницей этого угрюмого человека, засыпанного песком, с измученным загоревшим лицом? Конечно, нет, это все бред сознания, истерзанного зноем, жаждой, голодом. Она вылезла из песка после бури, нашла его, и теперь они вместе ищут спасения. Все только сон, мираж. Фата-моргана.
Она споткнулась и упала. Аристов бросился к ней и попытался поднять, но не смог. Серна лежала на боку, отвернувшись от всепроникающего солнца, и чувствовала, как его жар пронизывает ее истрепавшуюся одежду, иссушает ноздри, горло. Глотать становилось все тяжелей и больней. Слюны не было, губы потрескались, язык едва ворочался во рту.
– Серна, вставай, мы должны идти! Вставай!
Он дотронулся до нее, и его прикосновения показались ей божественной лаской. Так все же существовал Альхор и она теперь принадлежит ему, а он ей? Может, спросить?
О, это безумие, безумие подступает со всех сторон! Разум не в силах перенести страдания тела. Господи, помоги, помоги не сойти с ума. Господи, пошли спасения рабе твоей! Или убей сразу! Невозможно чувствовать, как по капле уходит жизнь, уходит прямо в ненавистный песок, такой обманчиво мягкий, такой ласковый. Капля, капля, снова капля! Воды, воды, немного, каплю! Как это называется, говорил Северов, – marva?
Аристов бережно отвинчивает крышку фляги и приподнимает голову спутницы. Медленно, чуть-чуть, он вливает в ее рот теплую, почти горячую воду. Она жадно глотает, но эти жалкие капли не приносят ей облегчения. Они только раззадоривают бесконечное чувство жажды. Судорожно сглотнув, Аристов закрывает флягу. Она заметила, что он не позволил себе выпить ни глотка.
– Егор, не смей, – прохрипела Серна. – Ты должен жить, ты моложе, крепче, ты выдержишь.
– Я не оставлю тебя, я не позволю тебе умереть!
Он растянулся рядом, стараясь своим телом прикрыть ее от палящих лучей. И тут за его спиной Серафима Львовна заметила странное движение. Она оперлась локтем на песок и приподнялась. Впереди сверкала вода, и высокие пальмы окружали блестящую поверхность озера. На поверхности воды плавали птицы, и розовые фламинго, изогнувшись, стояли в прибрежных тростниках.
– Смотри! Озеро! Оазис, мы нашли оазис! – Она подскочила. Надежда на спасение влила в нее силы.
Егор прищурился и поднялся вслед за ней, с сомнением качая головой. Они устремились вперед, и сомнения его усилились, а потом и вовсе укрепились. Озеро не приближалось, и между поверхностью песка и оазисом при внимательном взгляде виднелось дрожащее пространство раскаленного воздуха. Серна посмотрела на лицо Егора и остановилась:
– Мы напрасно спешим, да? Там ничего нет? Это опять мираж?
– Увы, дорогая. – Он поддержал ее под локоть, чтобы она не упала от бессилия и отчаяния.
– Но ведь это первый мираж?
Он хотел ее спросить, что она имела в виду, но она его опередила:
– Альхор тоже привиделся? – пересохшими губами вымолвила Серна.
– Наша любовь – реальность, а был Альхор или нет, не имеет значения. Моя любовь не призрак, не фата-моргана. Она не исчезнет, как этот оазис.
– Все равно, мне кажется, что я схожу с ума! – Она схватилась за голову. – Я уже не могу отличить миражи от реальности и в пустыне, и в своей жизни!
– Не отчаивайся! Мы выберемся, мы выживем! Мы одолеем эту чертову пустыню!
– А что потом? Что дальше? Как мы будем жить дальше, если все, что было, это не мираж, а истина, если любовь – теперь вся моя жизнь! Как я буду жить без тебя в своем прежнем мире? Я хочу вырваться из этой раскаленной смерти, но боюсь, что спасение не принесет мне счастья. О, хоть бы явился опять Альхор! Зачем, зачем мы ушли! Нам надо было остаться там и сойти в его бездну! Или умереть там, но вместе, в один миг! Мы не можем вернуться и жить как прежде! Но я не хочу умирать в этой гадкой пустыне! О нет, не исчезай!
Этот отчаянный вопль относился к оазису, который медленно, на глазах, стал таять и вскоре совсем испарился. И опять, глядя, как уплывают в раскаленном воздухе пальмы, берега озера, розовые фламинго, она опять начала сомневаться в том, что посетила Альхор. Ужас от подступающего безумия совершенно парализовал Серну. Она шла, ноги ее подгибались, и наконец она снова упала на песок.
Егор после бесплодных попыток поднять Серафиму кое-как смастерил из ее и собственной одежды подобие волокуши и, упираясь с трудом, поволок бесчувственное тело вперед. Но и его силы иссякали. Он часто останавливался и уже не понимал, что делать дальше. Стоило ли так мучиться? Пожалуй, когда Серна впадет в окончательное забытье, он остановится и будет ждать конца. А сам? В конце концов у него еще есть ружье. Там несколько патронов… Только бы хватило сил закопать ее тело… Невозможно оставить…
К ночи он обессилел совершенно. Положил бесценную ношу и упал рядом, крепко обняв ее. Серафима иногда приходила в себя, дико озиралась и опять впадала в забытье. Она уже не просила пить, не говорила ничего. Аристов вглядывался в ее лицо, изменившееся до неузнаваемости, и с отчаянием узнавал на нем первые признаки надвигающейся смерти. В кромешной тьме он лежал на остывающем песке и стучал зубами от холода и подступившего отчаяния. Взошла луна, и он поразился, как этот бесчувственный огромный оранжевый шар огромен и жуток. Луна почему-то висела низко, почти над горизонтом, была необычно большой и такой яркой, в полнеба! Он принялся рассматривать ее поверхность, которая оказалась странно близкой. Ему уже мерещились лунные горы и долины, и он уже летел вперед, ввысь, над чудовищной жестокой пустыней, парил над их бездыханными
