Александр Дюма - Полина; Подвенечное платье
И действительно, пятый или шестой показался всем так хорош, что сама герцогиня не могла не признаться, что едва ли можно найти лучше этого. Баронесса Марсильи наняла его за восемьдесят фунтов стерлингов в год.
Это был небольшой двухэтажный дом, выкрашенный белой краской, с зелеными ставнями. Со всех сторон его окружала железная ограда, причудливо увитая плющом, широкие листья которого в это время года отливали пурпуровым цветом. Перед фасадом дома располагался небольшой дворик с возвышавшимися повсюду цветными куртинами[18]. К зеленой двери с медным замком, блиставшим, как золото, вели три ступеньки. От этой двери начинался коридор, переходивший в прелестный садик. В саду была зеленая английская лужайка, круглая аллея с посаженными на ней акациями и сиренью, беседка со столом и четырьмя стульями, ручеек, журчавший среди миниатюрных скал, и маленький бассейн, который лучи южного солнца выпили бы в один день.
Внутри дом был чрезвычайно прост – в коридор первого этажа выходили четыре двери: из столовой, из залы, спальни и кабинета. Столовая сообщалась дверью с залой, спальня – с кабинетом.
На втором этаже комнаты располагались иначе: лестница вела в переднюю, где было три двери: одна из них – в гостиную, а две другие – в спальню и будуар.
Еще выше находились комнаты слуг и прачечная.
Маркизе дом, конечно, показался слишком мал и беден и, по ее мнению, мог служить только летней дачей. Баронесса на это, улыбаясь, заметила, что на зиму они переедут в Лондон. Только благодаря этому обещанию, данному не всерьез, маркиза согласилась жить в Хендоне.
В доме не было мебели, так что ее предстояло купить или взять напрокат. Герцогиня де Лорж и маркиза де ла Рош-Берто, ожидавшие, что Франция скоро будет по заслугам наказана иностранными державами и что эмигранты смогут вернуться в Париж, когда законный правитель утвердится на троне, советовали взять напрокат. Но баронессе де Марсильи их будущее не представлялось таким радужным. Подсчитав, что брать мебель напрокат на три года обойдется дороже самой покупки, она решила купить всю нужную мебель и посуду. Баронесса предложила матери выбрать комнаты, чтобы в соответствии с ее потребностями и вкусом меблировать их по возможности скорее. Маркиза, в свою очередь, принялась изливать жалобы на то, что места в доме недостаточно для нее одной и ее гардеробной. В ее туренском замке, говорила она, стояли шкафы просторнее всего этого дома. Очень может быть, ответила на это баронесса, но теперь они не в туренском замке, а в Англии и надо на что-то решиться. Раз двадцать поднявшись и спустившись по лестнице, заглянув во все уголки, маркиза наконец заняла для себя спальню и кабинет первого этажа. Затем дамы вернулись в Лондон.
На другой день герцогиня прислала своего обойщика, чтобы тот занялся расстановкой мебели в новом доме, и изъявила желание преподнести им мебель в подарок. Баронесса отказалась принять эту новую услугу герцогини, откровенно признавшись, что все ее состояние исчисляется сотней тысяч франков, включая бриллианты маркизы. Герцогиня возразила, что с сотней тысяч франков и при экономности баронессы де Марсильи можно безбедно прожить лет пять. Помимо этого, герцогиня была совершенно убеждена в том, что ждать осталось совсем недолго, ведь союзные войска стояли уже в пятидесяти лье от Парижа. Госпожа Лорж также напомнила баронессе о том, что во Франции у нее есть поместья, крестьяне и деньги можно получать оттуда.
Герцогине и маркизе эти доводы казались настолько убедительными, что они не понимали, как могла баронесса не поверить им тотчас же. Под таким натиском последней все же пришлось уступить: она взяла обойщика, но мебель решила купить сама.
Через восемь дней загородный дом, простой, аккуратный, обставленный с удивительным вкусом, был готов принять своих жильцов. Однако же на все – белье, посуду, мебель, платья – требовались деньги. Так что при всей экономии новоселье обошлось в двадцать тысяч франков. Это составляло пятую часть всего их состояния, и теперь у баронессы оставались только десять тысяч Дюрана и бриллианты маркизы.
На эти средства, конечно, можно было прожить и пять, и шесть лет, но будущее их оставалось туманным. Несмотря на это, баронесса де Марсильи не могла не повторять про себя, вслед за матерью и герцогиней де Лорж: «Многое переменится за эти пять лет!»
Изменилось и вправду многое, но только совсем не так, как того ожидали.
Однако перейдем к хендонскому домику и его обитателям.
Глава V
Воспитание
Пока госпожа Марсильи занималась меблировкой комнат, маркиза проводила время с герцогиней де Лорж, которая, в свою очередь, попросила госпожу Дюваль взять часть забот баронессы на себя.
Госпожа Дюваль была англичанкой из среднего сословия, но ее прекрасное воспитание позволяло ей быть гувернанткой. Баронесса сразу прониклась симпатией к госпоже Дюваль, а их общее несчастье и взаимная признательность только еще больше расположили их друг к другу. Всю неделю, пока обставлялся дом, дамы были неразлучны, и вот уже узы дружбы тесно связали их. Госпожа Дюваль, однако, наделенная от природы тонким чувством такта, умело сохраняла дистанцию, положенную между ними общественным устройством.
Дети, над которыми не тяготели еще эти условности, играли то на лугу в садике, то на ковре в гостиной, то бегали, держась за руки, по круглой аллее. Через неделю все устроилось. Госпожа Дюваль взялась найти для баронессы женщину, которая могла бы вести хозяйство, но для этого ей потребовалось вернуться в Лондон.
Дети расставались со слезами.
На другой день приехала герцогиня де Лорж с матерью баронессы, которая привезла с собой горничную-француженку: маркиза не могла отказать себе в этом.
Баронессу, конечно, беспокоили предстоящие расходы на прислугу, но она знала аристократические привычки своей матери и думала, что жестоко будет лишить этой роскоши маркизу, ведь она и так уже стольким пожертвовала.
Госпожа Марсильи, как и ее мать, тоже привыкла к роскошной жизни и так же, как она, чувствовала все тяготы бедности, в которой, сравнительно с прежним богатством, она теперь находилась. Но есть люди, способные забыть себя ради других, баронесса де Марсильи была из их числа: благополучие матери и дочери сделалось ее главной заботой.
Цецилия еще ничего не понимала в этом мире: горе и счастье для нее были пустыми звуками, которые она повторяла, как эхо, без осознания их значения и без малейшей экспрессии. Впрочем, она была прелестной и кроткой четырехлетней девочкой, со всеми лучшими чертами женской природы, и улыбалась всем новым впечатлениям, как весенний цветок улыбается солнцу, – словом, это было создание, ожидающее только материнской любви, чтобы соединить все добродетели в одно прекрасное целое.
