Барбара Картленд - Посланница любви
Лорд Мертон пристально посмотрел на нее и перекрестился.
— Вы говорите так, как будто пророчествуете, — пробормотал он. — Иногда те, которые находятся рядом со смертью, изрекают великие истины.
— Я говорю о том, что произойдет, — сказала Андора. — Твари, подобные вам и вашему отцу, не смогут разрушить то великое и прекрасное, чем является наша страна. Испания не будет торжествовать победу, и в следующем году — году чудес — мы, быть может, разрушим Испанию.
— Андора, вы пугаете меня! — закричал лорд Мертон. — Давайте не будем обсуждать такие вещи. Время уходит. — Он оглянулся. — Они уже почти готовы, Андора! Смиритесь. Скажите, что откроете им все, если они разрешат вам выйти за меня замуж. Поставьте это условие. Я думаю, они согласятся. Скоро прилив, и нам надо уходить.
— Почему вы хотите, чтобы я, еретичка, стала вашей женой? — спросила Андора.
— Потому что я люблю вас, — ответил он. — Любовь, в конце концов, сильнее, чем ненависть. Я ненавижу Англию; я ненавижу Елизавету и все, что за ней стоит. Но я люблю вас. Я хочу сжать вас в объятиях, целовать, снова почувствовать ваши губы. Я люблю вас, Андора. Скажите им, что расскажете им все, что слышали на аудиенции у королевы, если станете моей женой.
— Я скорее выйду замуж за свинопаса, который предан короне, — спокойно сказала Андора, — или за самого жалкого воришку, которого надо повесить в Тайборне. Я понимаю, что ваше предложение по сути своей великодушно; но неужели вы не можете осознать, что я просто презираю вас? Что вы мне противны? Что меня тошнит от одной мысли о вашем присутствии?
Лорд Мертон безнадежно посмотрел на нее, как будто у него не осталось больше ни одного слова для своей защиты.
— Мы готовы, — сказал лорд Танет из конца комнаты. — Если ты не убедил ее, мой сын, позволь преподобному отцу применить свои приемы. Они окажутся, я уверен, более убедительными, чем твой язык.
— Вы слышите, Андора? — сказал лорд Мертон. — Быстрее, это ваш последний шанс. Расскажите им все, я прошу и умоляю вас.
— Я не могу, — отвечала Андора. — Вы же знаете, что не могу. У вас свой путь, у меня свой. Но помните, когда поплывете в Испанию, что я прокляла вас; прокляла вас и все, за что вы стоите; прокляла вашу жизнь до самого последнего вздоха.
Она заметила, что он дрожит, и тогда заговорил священник:
— Мы должны торопиться. Что ж, милорд, если она до сих пор не согласилась, — может, нам помогут эти маленькие кусочки дерева. Клянусь, они делают людей весьма красноречивыми.
— Андора! — умоляюще воскликнул лорд Мертон. Она не ответила, и он прошептал тихо, чтобы не услышали другие. — Позвольте мне поцеловать вас на прощание. Дайте мне навсегда запомнить теплоту этих губ, которые скоро оледенеют. Поцелуйте меня и разрешите верить, что в другие времена, в иных обстоятельствах мы могли бы найти свое счастье вместе.
Он наклонился к ней. С усилием, которое заставило ее поморщиться от боли в спине, Андора подняла руку и дала ему пощечину, вложив в удар последние силы.
— Лучше пытка, чем ваши прикосновения, — сказала она. — Отправляйтесь в Испанию, и пусть Господь соединит все костры в аду для вашей черной души!
Содрогнувшись, он отошел от нее, страдая от ее слов больше, чем от удара.
Когда священник стащил Андору со стула, на котором она сидела, она услышала, как он бормочет молитву, и тогда со всем достоинством, на которое была способна, придерживая изорванное платье, сама прошла через комнату туда, где ее ожидали палачи.
Два стула были поставлены друг против друга по обе стороны полированного стола. На нем лежали десять деревянных гвоздей, остро отточенных с одного конца и тупых, закругленных с другого. Рядом с ними лежал деревянный молоток.
«По одному на каждый палец», — подумала Андора.
— Вы сядете вот сюда, — сказал Андоре священник, указывая на жесткий, с прямой спинкой, деревянный стул с высокими подлокотниками. — Я мог бы связать вас, но это потребует времени, и потому мои добрые друзья предложили держать вас. Они сильны и склонны к грубости, поэтому я бы советовал вам не сопротивляться им понапрасну.
Андора провела кончиком языка по пересохшим губам, но ничего не сказала. Она уже ощущала покалывание в пальцах, откуда, она знала, начнется боль. Но она боялась не боли, а своей слабости.
Теперь, когда ей придется умереть, она подумала, что ее отец ожидал бы от нее мужества и достоинства. Она попыталась представить отца, лежавшего дома в своей кровати и не имеющего никакого понятия о том, какие муки она должна пережить. Но его образ был таким расплывчатым и таким далеким!
Тогда она стала думать о сэре Хенгисте, таком сильном и веселом, о том, как он смеется, откинув голову, как будто бросая вызов всему миру своей силой и жизнелюбием.
— Я люблю тебя, Хенгист, — прошептала она. Как молитву, она повторяла его имя: — Хенгист! Хенгист!
И все же она не могла не задрожать, когда садилась на стул. Двое стоящих позади мужчин плотно подвинули ее к столу. Священник уселся напротив нее.
— Дайте мне вашу руку, — сказал он.
Она протянула ему руку, почти нечеловеческим усилием держа ее твердо. Он взял ее и начал поворачивать, рассматривая с разных сторон, как человек, созерцающий кусок дерева или камня, с которыми ему придется работать.
— У вас есть пожелание, с какого ногтя начать? — спросил он, приоткрывая зубы, что, видимо, означало улыбку.
Андора догадалась, что все это предназначено для устрашения, поэтому ответила:
— На ваш выбор, сэр, независимо от моих желаний.
— Тогда не начать ли нам с мизинчика? — спросил священник. — Мне всегда казалось — хотя я могу и ошибаться, — что у женской руки больше чувствительности в мизинце, чем в остальных пальцах.
Он выбрал один из деревянных гвоздей, попробовал его, как бы желая убедиться, что он достаточно острый, затем отделил мизинец на ее левой руке от остальных, при этом взглянув на двух мужчин, стоящих позади нее.
Две тяжелые руки придавили плечи Андоры, правая рука мужчины, стоящего слева от нее, крепко прижала ее запястье к столу.
— В последний раз, — сказал священник, — расскажете нам?
— Я умру с тайной, скрытой в моем сердце, — ответила Андора.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал он спокойно, но с такой злобой, которая была страшнее, чем крики и брань.
Теперь деревянный гвоздь был всего в нескольких сантиметрах от ее пальца, и он держал его, словно дротик, готовясь вонзить под ноготь как можно глубже.
Андора перевела дыхание.
«Боже, помоги мне молчать, — молила она. — Боже, помоги мне быть храброй, помоги мне быть такой, как мой отец».
Священник воткнул гвоздь. Она почувствовала, как внезапная боль пронзила ее руку и, подобно молнии, прошла по каждому нерву ее тела. И когда она заскрипела зубами, стараясь не закричать, она услышала голос, зовущий громко и настойчиво.
