Лора Бекитт - Янычар и Мадина
– Так зачем ты пришла? – Повторил свой вопрос командир янычар.
– Просить за черкеса по имени Айтек.
– Того, что убил Мансура?
– Мансур жив.
– Ты называешь это жизнью? Ты попросила его остаться не ради него самого – ради себя. Ты знала, что он тебе не откажет, ибо ты всегда была его – хотя и единственной – огромной и непростительной слабостью. Ты поступила жестоко. Мансур – воин, для него вдвойне тяжело жить калекой: тебе, презренной женщине, этого не понять. Если бы не ты, его душа отлетела бы в рай и успокоилась. Но ты предпочла, чтобы он продолжал мучиться здесь, на земле, возле тебя, и вручила его жизнь в руки дряхлой старухи! – И, не выдержав, воскликнул: – Я безумно рад тому, что в свое время преодолел искушение и не пытался тобой завладеть!
– Если бы не преодолели, боюсь, вы бы давно были на том свете, эфенди! – заметила Мадина и повторила: – Освободите Айтека. Он поступил согласно нашим горским обычаям. Я провела ночь с Мансуром, и Айтек, узнав об этом, решил отомстить. У него жена и дети, он им нужен. Пусть наказанием за содеянное станут муки совести, которые ему суждено испытать! Если вы убьете Айтека, снова вспыхнет война! Души черкесов горды, и сердца не прощают зла.
Джахангир-ага задумался. Войско и без того задержалось в горах. Если черкесы решатся напасть сейчас, когда вот-вот начнется сильный снегопад, янычарский корпус рискует не выбраться из этого гибельного места.
– Ладно, женщина. Иди, забирай своего черкеса. И подними кошелек! – Он повысил голос. – Я буду просить Аллаха, чтобы он поскорее забрал Мансура к себе и не заставлял мучиться.
Мадина бросила пронзительный взгляд на янычара, но Джахангир-ага остался невозмутим.
– Я прожил долгую жизнь, повидал много смертей и могу сказать: сложно судить, какая из них более справедлива и милосердна. – Он взял со стола свиток и протянул его женщине. – Возьми. Если Мансур выживет, и вы окажетесь в Стамбуле, передай это письмо в ведомство Великого визиря. Бумаги подписаны мною и двумя хакимами. Мансур был хорошим воином – надеюсь, ему назначат достойную пенсию.
Мадина взяла бумагу, подняла кошелек, поклонилась и вышла во двор. В этот момент из-за угла появился Айтек – не похожий на себя, уставший, с запавшими глазами, в которых затаилась обреченность. Мадина знала, что он не боялся и не боится смерти. Его мучило и страшило что-то другое.
Поравнявшись с женщиной, он произнес:
– Это ты?
Мадина поняла, что он имеет в виду.
– Да, я.
– Я не жалею о том, что сделал, и не собираюсь раскаиваться, – сказал Айтек. – Пусть бы меня казнили – мне все равно.
– Зато Асият не все равно. И мне, потому что я люблю свою сестру. Я сделала это только ради нее и ваших детей.
В этом ответе была месть Мадины: Айтек знал, что немногим раньше она пошла бы ради него и в огонь, и в воду. Но теперь ее сердце, все ее помыслы принадлежали Мансуру.
– Янычар жив? – Спросил Айтек.
– Я надеюсь, что он не умрет.
Навстречу Айтеку бежала Асият. Ее волосы растрепались на ветру, лицо пылало. Он крепко обнял ее, и они пошли домой.
Мадина смотрела им вслед со смешанным чувством сожаления и радости. Она как никогда ясно понимала: эта страница ее жизни безвозвратно перевернута.
Прежде чем вернуться в хижину Гюльджан, женщина решила зайти к матери. Когда Мадина шла по селению, она несколько раз поймала на себе гневные, почти угрожающие взгляды. Она привычно здоровалась со знакомыми, но ей не отвечали. Женщина будто очутилась в центре незримого враждебного круга.
Хафиза встретила дочь у ограды и быстро произнесла:
– Мне уже сообщили, что ты идешь сюда. Мадина, тебе лучше… уйти. Был сход стариков, и они решили не пускать тебя в аул. Скажи, что ты хочешь взять из дома, что тебе нужно, – я все принесу.
Мадина вздрогнула и провела рукой по лицу. Это был жестокий удар.
– А… Хайдар?
– О Хайдаре речи не было. Он твой сын и не отвечает за твои поступки.
– Это хорошо. Тогда я пришлю его к тебе. – И, помедлив, спросила: – Ты не осуждаешь меня, мама?
Хафиза обняла дочь и на мгновение прижала к себе.
– Кто способен осудить человеческое сердце? Я просто хочу, чтобы ты наконец-то стала счастливой, Мадина!
Молодая женщина сурово, усмехнулась.
– Завоевать счастье не так уж сложно, куда труднее его сохранить. Но я буду бороться!
С этими словами Мадина повернулась и пошла прочь, зная, что возвратится не скоро, если возвратится вообще.
Пока Мадина добиралась до хижины Гюльджан, начался снегопад.
Женщина шла и смотрела на стену падающих снежинок и поблескивающие серебром облака. Кругом было спокойно и тихо – мир заливал тонкий белый свет, и воздух был наполнен вихрем мягких хлопьев. Снег плавно скользил с небес, словно белый шелк, и понемногу горы покрывались роскошными шапками. Скоро аул окажется отрезанным от остального мира до самой весны. А весной – женщина очень на это надеялась! – ей предстоит отправиться в далекий путь. Она была готова к тому, чтобы вновь изменить свою жизнь. Сейчас она была готова на все. Ради Мансура. Ради любви.
Гюльджан встретила Мадину на пороге. Лицо старой черкешенки выглядело озабоченным.
– Пришла? Послушай, как быть, если придется копать могилу? Земля-то замерзла! Придется разжигать костер…
Мадина едва удержалась, чтобы не схватить старуху за шиворот.
– Ты что?!
Лицо Гюльджан оставалось бесстрастным, а взор темных глаз, казалось, вобрал в себя холод и мрак зимы.
– Ему стало хуже. Не думаю, что он доживет до завтрашнего утра.
– Ты обещала!
– Нет. Я сказала, что попытаюсь. И… знаешь, Мадина, наверное, это к лучшему. Я видела в его взгляде желание ухватиться за смерть как за спасение, уплыть на невидимой лодке от берегов, где столько страданий! Говорят, по-настоящему человек принадлежит только Богу и своей судьбе; он живет и умирает таким, каким его создал Всевышний. Мансур – воин, и если он останется калекой, то вряд ли будет чувствовать себя счастливым.
– Он будет счастлив! – Запальчиво крикнула Мадина. – И я тоже! Где Хайдар?
– Я послала его за дровами. Для костра.
Мадина вошла в хижину и опустилась на колени. Она то целовала руки Мансура, то молилась, то порывалась дать ему лекарство. И даже когда из глаз женщины текли слезы, в ее взоре было все, что угодно, Кроме смирения перед судьбой. Она не заметила, как наступил вечер, не заметила, как вернулся сын. Воздух за окном окрасился в цвет ночи, темно-синей, с серебристыми, огоньками звезд. Тонувшая в глубинах неба луна казалась прозрачной и невесомой.
Иногда Мансур будто блуждал между явью и сном; ему чудилось, что жизнь течет мимо, тело было очень легким, а сознание словно витало в облаках. Порой мир внезапно обретал четкие очертания, и тогда он скрежетал зубами от страшной боли.
