Марина Фиорато - Венецианский контракт
Иногда Палладио расспрашивал о самом Синане, и она старалась вспомнить как можно больше об этом тихом, скромном человеке. Между ними было много общего – между Мимаром Синаном и Андреа Палладио: оба бородатые, добрые, одержимые своими творениями, – эти двое могли быть родственными душами. Однако каждый раз, когда Палладио спрашивал о новых постройках, он не забывал спрашивать и о старых.
Снова и снова он просил Фейру рассказать о мечети Эйюп, где покоился знаменосец её Пророка. Он, казалось, был захвачен идеей бессмертия в архитектуре, картиной паломников, стекающихся к месту молитвы через многие века после смерти архитектора. Он не проводил различий между её богом и своим, и Фейра задумалась – возможно, он прав. Если Синан и Палладио – две стороны одной монеты, как той, которую она носила на груди, возможно, бог Запада и бог Востока – похожи. Возможно, Всемогущий Господь Палладио и её Аллах – зеркальные отображения.
Она упрекала себя за кощунственные мысли и каждую ночь забиралась к себе на мансарду и молилась как можно громче, чтобы заглушить нескончаемый колокольный звон. От Короны Кучины она знала, в какое время проходят службы, и по этим часам теперь текли её дни – полунощница, заутреня, третий час, шестой час и час девятый. Кухарка постоянно перебирала свои четки, и непоколебимая вера Короны Кучины напомнила Фейре о её собственном саляте – пятикратной ежедневной молитве. Она поклялась выполнять всё это сердцем и разумом, даже не имея возможности совершать омовения и преклонять колени пять раз в день в обозначенное время; однако повседневные заботы и обязанности, а также время обеда и ужина никак не способствовали этому, и она вскоре забыла о своём намерении.
Но когда она вспоминала, то молилась страстно и безнадежно, сжимая свою жёлтую туфельку. Она стала бы молиться ещё усерднее, если бы знала, что однажды вечером в темном углу дворца дожа невидимая рука бросила лист бумаги в почтовый ящик. Ящик представлял собой всего лишь щелочку, но она находилась в пасти каменной львиной головы, за которой прятался потайной сейф, стоявший в кабинете самого камерленго – и только он один мог его открыть. В тот вечер донесение, которое поглотил лев, состояло всего из нескольких неразборчивых строчек: адрес дома с золотым циркулем и имя – Фейра Адалет бинт Тимурхан Мурад.
Глава 2
Время шло, и Фейра всё чаще размышляла о концепции мизана – балансе.
Она всегда верила, что недуги ума так же разрушают душу, как болезнь – тело, и Палладио был наглядным примером этого. Фейра излечила Палладио и вернула ему вдохновение. Она всё ещё проводила с ним каждое утро, рассказывая о величайших творениях Востока, а после обеда он садился за новые чертежи своей увенчанной куполом церкви вместе с Сабато Сабатини.
Торговцы приносили стопки свежей бумаги и горшочки с чернилами, палочки черного угля и опилки для промокания, пахнущие лесом. И чертежник работал, пока не падал от усталости далеко за полночь, в то время как Палладио заглядывал ему через плечо или шагал по комнате у него за спиной, объясняя и размахивая руками, вычерчивая арки и колонны в воздухе. И на бумаге стало рождаться чудо, земная копия видения Палладио, идеально высчитанное и измеренное, каждая деталь аккуратно прорисована, с четкими планами для каменщиков, которым предстояло воплотить это в камне.
Впервые Фейра оценила умения Сабато. В то время как рисунки Палладио были прихотью, капризом, Сабато привязывал их к реальности, чертил их бесстрастно, но с непостижимой точностью, превращая фантазию в явь.
Фейра больше не беспокоилась за разум Палладио, теперь её волновала его телесная оболочка. Она прислушивалась к биению его сердца, когда он склонялся над чертежами, и понимала, что если чума сейчас ворвется в дом, он погибнет. Она вспомнила про врача в птичьей маске. Ей верилось с трудом, что врачи в Венеции расхаживают в таком обличье, словно шаманы дикарей, и она с удивлением узнала из его разговора с Палладио, что он считается лучшим чумным доктором в городе. Она была согласна лишь с некоторыми замечаниями, которые он сделал, – то, что он сказал о домах, безусловно, совпадало с принципом мизана, и маска на лице действительно могла защитить её хозяина от миазмов улиц, но его уверенность в том, что Палладио вне опасности, казалась ей преждевременной. Профилактика для здоровых столь же важна, как и лечение для больных, особенно для человека с такими плохими легкими, как у Палладио, что делает его более восприимчивым к болезням, передающимся по воздуху. Что ж, если человек-птица не заботится о её хозяине, это сделает она.
* * *Однажды утром Фейра пришла к Сабато Сабатини и рассказала ему, что ей нужно. Она нашла его в кабинете, он разрезал алебастровую бумагу на листы нужного размера. Он молча выслушал длинный перечень, затем снял очки и почесал свои взъерошенные волосы.
– Фейра, – сказал он, – ты просишь невозможного. – Он вернул очки на нос. – Наш хозяин сейчас в самом разгаре работы над церковью и не потерпит переполоха в доме.
– Как ваши руки? – спросила его Фейра.
Сабато Сабатини растопырил пальцы и взглянул на них так, словно видел впервые. Шелушение и раздражение почти полностью прошли – кожа стала гладкой и чистой.
Фейра приподняла брови.
Он вздохнул.
– Ну хорошо.
Фейра не пошла к Палладио в то утро. Вместо этого она попросила Корону Кучину наполнить огромный глиняный горшок поташем и гусиным жиром, которым она заделала щели в каждом окне, и крепко закрыла обе створки, связав их бечевкой. Приближалась зима, так что никто из домочадцев не стал возражать. Когда Палладио начал ездить на место строительства на Джудекке, Фейра попросила Сабато возить его туда в гондоле с felze – черным навесом, чтобы ограничить контакт с воздухом. В больших покоях она велела выстирать и обработать дымом постельное белье хозяина, а занавеси натереть камфарой. Фейра сделала порошок из алоэ, ароматического бальзама и каламита. Она смешала компоненты в ступке, добавив розовой воды из Дамаска, и сделала из этой пасты небольшие продолговатые брикеты, чтобы класть их на камины.
Она заперла задние двери, к которым обычно приходили торговцы со стороны отвратительной свалки, и настояла на том, чтобы все посетители – знатные и простолюдины – входили через главные двери на площади под золотым циркулем. Главные ворота вели в небольшую прихожую, где хранились плащи, шляпы и трости, за которой находились другие двери, всегда открытые. Фейра очистила небольшой гардероб, подмела каменные плиты и усыпала их тростником, смоченным в руте с поташем, затем сбрызнула кассией, уксусом и розовой водой. В стенных нишах она поставила свечи, которые сделала сама из древесной золы, бараньего жира и воды, наполнив каждую из них стружкой древесной смолы из своего пояса. Каждый посетитель должен был пройти через задымленный холл и почистить обувь на тростниках и травах.
