Элизабет Чедвик - Победитель, или В плену любви

— Священник не даст позволения похоронить Арнауда в освященной земле, — пробормотал он. — Но что нам помешает совершить погребение по собственной нашей воле?

— Вы… То есть без разрешения священника?

— Вот именно.

Расширив глаза, Манди посмотрела на Александра. Множество возражений вертелось на кончике языка, но явная смелость предложения заставила замолчать. Богохульство, да; но отсыпать кучу серебра в сундучок какого-то святоши — не большее ли богохульство?

Как будто прочитав ее мысли, Александр добавил:

— Так иногда происходило в Кранвелле: селяне ночью закапывали мертворожденных детей на нашем кладбище. И прежние настоятели закрывали на это глаза: слишком крепкая традиция, которую не искоренить, не вызвав сильного противодействия.

Манди прикусила губу, представив, как ночью, спотыкаясь, они тащат на кладбище тело отца, зашитое в саван. Видение вызвало дрожь; но альтернативой было погребение в неосвященной земле у перекрестка, где днем полно равнодушных проезжих, а по ночам шастают бродяги и пьяницы. Страшно подумать о том, чтобы оставить отца в таком месте. Неужели Бог не поймет веления сердца дочери?

— Вот и поступим так, — сказала она с внезапной решимостью и крепко стиснула кулачки. — Похороним его там, где раздаются поминальные молитвы.

Александр старательно ухаживал за Самсоном. В первое время он заставлял себя относиться к этому делу со всем тщанием, потому что стремился доказать Харви свое умение заботиться о лошадях, но вскоре усердие переросло в настоящее удовольствие. И не меньшее удовольствие доставляло восхищение других рыцарей этим жеребцом.

Самсон стал скакуном самого высокого уровня. Рослый, с недлинным корпусом, мощными бедрами и крепкими ногами, он для жеребца был исключительно послушен каждому движению всадника. Кое-кто считал, что боевой конь должен быть упрям и норовист, но Александр никогда не разделял этого мнения. Если ваша жизнь зависит от животного, которое под вами, то не дай Бог испытать трудности в управлении им!

Работая, Александр негромко посвистывал сквозь зубы. Он считал, что время ухода за лошадью — лучшее для раздумий. Можно было без помех всесторонне взвесить и обдумать пришедшую в голову мысль. Перспектива ночной вылазки на кладбище при городском монастыре отнюдь не радовала. Он и днем-то старательно избегал появляться вблизи святых обителей. А уж ночью, с мертвецом на руках — от этого воображение могло запросто взбунтоваться. Разве что присутствие Харви несколько успокаивало. Поначалу старший брат встретил затею с неодобрением, но все-таки признал, что погребение Арнауда на монастырском кладбище — меньшее из зол.

— Вы что, хотите лежать у перекрестка, когда придет ваш час? — парировал Александр протесты Харви по поводу посягательств на Божью землю.

Подумав и покачав головой, Харви неохотно согласился помочь, конечно же, добавив, что непочтение Александра к церковной дисциплине приведет того к клейму еретика. Но как еще можно было отдать должное рыцарю? Арнауд де Серизэ, несомненно, заслуживал больше, чем шесть футов земли у виселицы на дороге в Верней.

Самсон ткнулся мордой в загривок Александра, оставив на волосах и шее след слюны, зеленой от пережеванной травы. Молодой человек поднял голову и утерся.

— Где Харви?

Опустив руку, Александр обернулся и увидел Удо ле Буше.

Рыцарь стоял без кольчуги — только коричневая полотняная туника и меч у пояса. Борода аккуратно подстрижена, волосы тщательно причесаны. Если бы не иссеченное в боях лицо, то почти совсем приличный вид.

— Ушел в город купить необходимое для похорон, — ответил Александр, стараясь сохранять любезность.

— Вы знаете, когда он возвратится?

— Увы, не знаю.

Удо ле Буше погладил подстриженную бороду и нахмурился. Александр старательно принялся ухаживать за Самсоном, хотя теперь ему пришлось водить щеткой по бокам, без того блестящим, как черное зеркало. Он надеялся, что ле Буше уйдет, но рыцарь пока не выказывал такого намерения.

— Слышал, что Харви назначен опекуном девушки, — сказал ле Буше таким небрежным тоном, что Александр сразу же понял: последует некое продолжение.

— И что из того? — холодно бросил Александр, спрашивая себя, насколько же надо очерстветь, чтобы прийти сюда после всего, что произошло накануне.

— Да так, ничего особенного. Я пришел сообщить Харви, что отказываюсь от выкупа. Пусть отцовские конь и панцирь отойдут девушке в качестве приданого.

Александр промолчал, поскольку боялся не сдержаться и наговорить лишнего, только и начал трепать хвост Самсона, пока не получил по лицу вихрем жестких смоляных волос. Брать, но не давать — это и только это всегда водилось за ле Буше. И если он возвращал выкуп за Арнауда, то продиктовано это было наверняка не состраданием и не соображениями приличия.

— Передайте вашему брату, зачем я приходил, — ровным тоном отозвался ле Буше, повернулся на пятке, собираясь уходить, и чуть не столкнулся с Манди.

Она едва не вскрикнула и отступила; ле Буше тоже отступил на шаг и сказал:

— Примите мои соболезнования. Если бы я знал состояние вашего отца, я бы ослабил удар.

Манди вздернула подбородок — глаза ее были сухи — и отрезала:

— Вы знаете, куда надо засунуть ваше соболезнование.

Александр прекратил возиться с Самсоном и обернулся.

Сердце бешено заколотилось, а рука нащупала единственное оружие — нож для очистки копыт. Немного людей на свете позволили бы себе так обращаться с ле Буше. Кулаки рыцаря сжались, даже борода ощетинилась. Манди дрожала, но стояла прямо, как стрела. Александр бросился к ним, но, прежде чем он успел вмешаться, напряженность разрядилась: ле Буше пожал плечами и отступил в сторону.

— Не забудьте передать Харви, — повторил он, чуть поворотясь к Александру, затем отсалютовал Манди приподнятой бровью и исчез, смешавшись с толпой, снующей меж шатрами.

— Что передать Харви? — спросила Манди, часто дыша.

Александр с облегчением вздохнул и, выпуская из ладони ножик, сообщил:

— Он пришел сказать, что отказывается от требования отдать ему коня и доспехи вашего отца. — Искоса взглянув на Манди, добавил: — Удо ле Буше никогда прежде не отступался ни от какого трофея.

— Так он что, рассчитывает, что я стану благодарить убийцу моего отца?

— Нет, — сказал Александр, качая головой. — Не знаю, что он задумал, но это наверняка не жест милосердия. Тебе еще повезло, что он не огрел тебя кулаком.

— Повезло? — Девушка подошла к Самсону и погладила коня по мощной атласной шее. — Еще и как повезло. Только что зашила в саван отца, а совсем недавно шила саван для матери… Господи, грех судить о твоих помыслах, но если у меня когда-то будет дочь, пусть ей повезет больше!