Даниэла Стил - Наперекор судьбе

— Как вас зовут? — спросил врач. Она назвала свое имя. — Мисс Уортингтон, вы сильно переутомились. Вам нужно немного отдохнуть и прийти в себя. — Все работали без выходных уже несколько месяцев, и Аннабелл не хотела брать отпуск, но понимала, что ее дни в госпитале сочтены. Живот рос; она утягивалась как могла, но скрывать свое состояние становилось все труднее. — Никаких жалоб на здоровье нет? Вы ничего не утаиваете? — озабоченно спросил он. В госпитале опасались заразных болезней персонала. Все были так преданы работе, что многие медсестры и врачи предпочитали помалкивать о своем состоянии или о крайнем переутомлении. Врач боялся, что это как раз тот самый случай. Выглядела Аннабелл ужасно.

Она покачала головой и ответила:

— Я здорова. — Однако в глазах Аннабелл стояли слезы.

— Настолько здоровы, что дважды упали в обморок, — мягко ответил хирург.

Он чувствовал, что тут что-то не так. Но Аннабелл упрямо молчала и была такой же истощенной, как многие другие. Врач попросил ее лечь. Как только Аннабелл подчинилась, хирург понял, в чем дело. Потом он бережно положил руку на ее живот. Тайна, которую она так долго скрывала, стала явной. Аннабелл была не первой и не последней, кто попал в такую ситуацию во время войны. Заметив внимательный взгляд врача, она заплакала.

— Да, это проблема, — сказал он, когда Аннабелл села. Она выглядела испуганной и несчастной. — Когда роды?

Эти слова заставили ее ахнуть. Аннабелл хотела объяснить, как все случилось, но не посмела. Правда была слишком ужасной. Она слышала, что все женщины, зачавшие вне брака, говорят, что их изнасиловали. С какой стати этот врач должен ей верить? К тайне Джосайи, которую она хранила, защищая его, добавится тайна виконта Уиншира. Расплачиваться за все случившееся приходится ей, а не им — виновникам ее несчастий.

— В апреле, — с трудом выговорила она.

— Вы долго молчали. — Он развязал тесемки передника, поднял ее блузку и пришел в ужас, поняв, как сильно Аннабелл утягивалась несколько месяцев. — Это жестоко по отношению к ребенку. Как только вы сами умудряетесь дышать?

— Сама не знаю, — сквозь слезы ответила она.

— Вам придется оставить работу в госпитале. — Врач сказал то, что она и так знала. — А где отец? — спросил он.

— Убит, — прошептала Аннабелл. — Я узнала об этом только сегодня. — Она не сказала, что ненавидела Гарри и даже радовалась его смерти. Если бы врач услышал это, он был бы шокирован.

— Сочувствую. Поедете домой?

— Я не могу, — честно ответила Аннабелл. Объяснить это было невозможно. Ни в Нью-Йорке, ни в Ньюпорте ее не жаловали, а беременность окончательно ставила на ней крест.

— Тогда вам придется поискать место для жилья. Помочь вам найти семью, которая могла бы вас приютить? А пока вы могли бы ухаживать за чужими детьми.

Аннабелл молчала. В последнее время она только об этом и думала. Вернуться в медицинскую школу невозможно. Во всяком случае, пока. Но она то и дело вспоминала старый замок под Антибом и старинную церковь, которую случайно увидела во время летних каникул. Если удастся найти там маленький домик, она укроется в нем до родов, а потом вернется либо в госпиталь, либо в школу. Но с кем оставить ребенка? Она отклонила предложение врача о помощи, решив, что все сделает сама. Разве могло сочувствующему, врачу прийти в голову, что при желании эта женщина могла бы не только снять дом, но и купить его.

— Спасибо, я справлюсь, — ответила она. Врач помог ей слезть с каталки.

— Не теряйте времени, — посоветовал он. — Вы и так слишком долго себя истязали.

— Не буду… Спасибо, — со слезами на глазах ответила Аннабелл.

Врач обнял ее за плечи, и они вместе вышли из комнаты. Две молодых сестры все еще стояли у двери.

— Все в порядке, — с улыбкой сказал им врач. — Просто все вы очень много работаете. Я велел ей несколько дней отдохнуть, пока она окончательно не свалилась.

Он улыбнулся сестрам, красноречиво посмотрел на Аннабелл и ушел. Женщины проводили Аннабелл до ее комнаты, и в течение всего дня Аннабелл оставалась в постели.

Лежа на кровати, она думала, что врач прав. Пора уезжать, иначе все раскроется, и она снова окажется обесчещенной. Без вины виноватой.

Аннабелл оставалась в Виллер-Коттерете до первого февраля, а потом, испытывая угрызения совести, заявила, что должна уехать. Своей непосредственной начальнице она сказала, что хочет вернуться в медицинскую школу. Никто не мог на нее пожаловаться. Она провела здесь четырнадцать месяцев и сейчас чувствовала себя предательницей, но иного выхода не было.

Расставаться с госпиталем и коллегами было тяжело. До Ниццы она ехала два дня по объездным маршрутам. Поезд подолгу стоял на полустанках, пропуская эшелоны, шедшие к линии фронта.

В Ницце она отправилась к ювелиру, купила золотое обручальное кольцо и тут же надела его на палец. Старый ювелир поздравил ее и пожелал счастья. Она вышла из магазина в слезах. Придуманная Аннабелл легенда гласила, что она вдова военнослужащего, погибшего под Ипром. Причин не верить ей не было. Она выглядела респектабельно, а ее история была каплей в море трагедий, порожденных войной.

Аннабелл остановилась в маленькой гостинице, первым делом купила пару черных платьев большого размера. Когда она перестала утягиваться, ее беременность стала очевидной.

Правда, до Горти ей было далеко. Обручальное кольцо и черное платье делали ее похожей на молодую вдову, а скорбный вид подтверждал это.

Аннабелл с удовольствием навестила бы доктора Громона, но понимала, что пока не может этого сделать. Она придет к нему позже, покажет ребенка и расскажет историю об убитом муже. Пока она к этому не готова. До рождения ребенка она не сможет смотреть знакомым в глаза. Как она объяснит, что не сменила фамилию? Нужно будет что-то придумать. Пока ей нужно найти подходящее жилье. Однажды утром она поехала в Антиб и направилась к знакомой маленькой церкви. Оттуда открывался вид на порт и Приморские Альпы. Покидая церквушку, а вернее часовню, она спросила сторожа, нет ли поблизости дома, который можно было бы снять. Пожилой мужчина задумчиво покачал головой.

— Вряд ли, — сказал он с сильным южным акцентом. К тому времени Аннабелл говорила по-французски так, что ее принимали за парижанку или за жительницу северной Франции. — Есть одна семья, которая поселилась здесь до войны. Потом родители вернулись в Лион, а оба их взрослых сына погибли на фронте. С тех пор старики сюда не возвращались и едва ли когда-нибудь вернутся. А мальчикам нравилось здесь. Вид этого дома разбил бы старикам сердце.