Виктория Холт - Алая мантия
В спальне Жюли закрыла лицо руками.
– Если ты оставишь меня здесь, – сказала она, – они меня выдадут. Я вижу это по их лицам.
– По-твоему, мои родители способны на такое? Ты моя жена, Жюли, а я их сын, и они меня любят.
– Люди совершают странные поступки из-за любви, Бласко. Они убедят себя, что так лучше для тебя.
– Неужели ты думаешь, что они на тебя донесут?
– Я не осмелюсь остаться в этом доме без тебя! – крикнула она.
– Жюли, неужели я так много для тебя значу?
– Я дрожу от страха каждый раз, когда тебя нет дома.
– А я думал, что ты смелая. Ты ведь бросала им вызов и открыто заявляла, что будешь следовать своим путем, и никто не заставит тебя измениться. Еще в Беарне ты знала, что в Испании существуют суровые религиозные законы, но, тем не менее, решилась приехать сюда.
– Я была смелая, потому что ты находился рядом. Но без тебя меня охватывает страх. Я не боюсь смерти – это всего лишь один шаг к славе и вечному покою. Но если меня схватят, таких шагов будет множество. Возможно, мне придется несколько лет ожидать смерти в одной из ваших подземных тюрем. И я боюсь, Бласко, что пожертвую своей душой ради блага своего жалкого тела.
Бласко обнял ее. Теперь она снова была той беззащитной девушкой, которую он поклялся оберегать.
– Я собирался отвезти тебя и Луиса в Беарн и оста вить вас там до моего возвращения, – сказал он. – Мне казалось, что и тебе и ребенку там будет безопасно. Но моя мать никогда не отпустит Луиса. Она сильная женщина, Жюли. Мать командует в доме, и ее гнева боятся не только слуги, но и отец, и мы с Доминго. Так было всегда. И она твердо решила не отпускать Луиса.
– Я должна кое-что сообщить тебе, Бласко. У меня будет еще один ребенок.
– Не может быть!
– Это случилось в ту ночь, когда сюда приезжали сообщить, что Сабина родила мальчика. Помнишь? Я испугалась, так как думала, что это альгвасилы приехали за мной. Ты успокаивал меня и держал наготове шпагу, чтобы пронзить ею мое сердце. Ты сделал бы для меня то, на что я никогда не решилась бы сама.
Бласко нахмурился. Второй ребенок усилит вражду между его женой и матерью.
– Когда ты сказал, что отвезешь меня в Беарн, – продолжала Жюли, – я обрадовалась, что буду спокойно жить там со своим сыном, ожидая, пока родится второй ребенок.
– Во Франции немного покоя, Жюли. Хотя на троне Карл IX, страной управляет его мать, потому что он слаб, а она хитра и жестока. Екатерину нельзя назвать ни католичкой, ни протестанткой – она благоволит то одним, то другим в зависимости от выгоды. Сейчас Францию не назовешь счастливой страной.
– Тогда возьми нас с собой в Англию, Бласко. Я слышала, что этой страной правит великая королева, опора и надежда всего протестантского мира. Там мы сможем обрести покой с нашим сыном и ребенком, которому предстоит родиться.
– Это невозможно. Я еду по королевскому поручению. Как я могу взять с собой семью?
– Тогда что же нам делать?
– Готовиться к путешествию в Беарн. Я не оставлю вас здесь. Приготовь себя и ребенка. Мы отправляемся завтра.
В патио было темно.
Шторы были подняты, впуская прохладный ночной воздух. В спальне горели две свечи. Луис спал в своей комнате. Ему ничего не сказали о путешествии, которое должно было начаться завтра.
Жюли собирала вещи, которые хотела взять с собой. На ее губах играла улыбка, а лицо в пламени свечей казалось спокойным и безмятежным.
«Как она, должно быть, ненавидит этот дом, – думал Бласко. – Как она счастлива, что покидает его!»
Внезапно дверь открылась, и в комнату вошла донья Тереса. Она закрыла дверь и прислонилась к ней. Ее лицо было бледным, а глаза сверкали.
– Я должна кое-что вам сказать, – негромко заговорила она. – Завтра вы оба покинете этот дом, но Луис останется здесь.
Жюли протестующе вскрикнула.
– Он останется здесь, – твердо повторила донья Тереса.
– Нет! – воскликнула Жюли. – Это невозможно!
– Пожалуйста, поймите, матушка, – сказал Бласко. – Жюли его мать. В этом доме слишком много вражды, и Луис начинает это сознавать. Это плохо сказывается на его характере. Вы губите его, матушка.
– Гублю? Я воспитываю его так, как подобает воспитывать испанского дворянина. Я спасаю его от беды, которая обрушится на него, если он будет предоставлен заботам матери.
– Что вы такое говорите? – вскрикнула Жюли.
– Мне следовало повести тебя к Марии Лопес и ее мужу, – продолжала донья Тереса. – Они раньше были в услужении у еретиков. Их арестовали вместе с хозяевами, но потом освободили, так как их преступление было не так велико. Они всего лишь слушали то, что говорили им хозяева. Теперь Мария не в силах отойти далеко от своей лачуги, а ее муж и вовсе не может ходить. После пыток испанскими сапогами его ноги утратили силу…
– Перестаньте, умоляю вас! – взмолилась Жюли.
– Они еще дешево отделались, – не унималась донья Тереса. – В конце концов, они были всего лишь слугами еретиков.
– Зачем вы это говорите, матушка? – осведомился Бласко. – Почему вы стараетесь расстроить Жюли?
– Я хочу, чтобы она знала, какой вред причиняет своему ребенку и самой себе.
– Пожалуйста, не продолжайте, – сказала Жюли. – Завтра я уезжаю отсюда и забираю с собой сына.
– Если ты попытаешься увезти его, – пригрозила донья Тереса, – тебе не уехать слишком далеко.
– Что вы имеете в виду, матушка? – с тревогой спросил Бласко.
– То, что ты слышал. Я имею в виду, что если ребенка заберут из этого дома, то его очень скоро мне вернут. Я сделаю то, что мне следовало сделать давно, если бы я не боялась за своего сына. Но теперь святые указывают мне путь.
– Вы хотите сказать, что выдадите нас?
– Да, сын мой, я вас выдам. Так велят мне святые.
В комнате воцарилось молчание. Глаза Бласко не отрывались от оплывших свечей.
– Уезжайте с миром, – вновь заговорила донья Тереса. – Я позабочусь о Луисе до возвращения Бласко.
– Матушка! – запротестовал Бласко.
Но она прервала его:
– Мой старший сын – священник и так или иначе потерян для меня. Мой младший сын женился на еретичке. Но Луиса я не отдам – он мой. Я надеялась увидеть этот дом полным детей, надеялась увидеть сыновей счастливо женатыми на женщинах, которых их отец и я были бы рады приветствовать здесь. Все вышло по-другому. Но, по крайней мере, у меня останется Луис.
– Это решать не вам, матушка, – возразил Бласко.
– Вот как? Говорю тебе, что ребенок останется у меня. Если хочешь, возьми его с собой. Его вернут мне, когда твою жену арестуют – а ее арестуют, прежде чем она проедет несколько миль по дороге в Мадрид! У меня есть доказательства, не так ли? Все эти годы она оставалась на свободе только по моей воле. Так что Луис в любом случае будет мой.
На следующий день они отправились на север, в Мадрид.
Луис остался со своей бабушкой.
Наблюдая за торжествующим лицом матери, стоящей рядом с ребенком, Бласко спрашивал себя: неужели эта женщина когда-то была нежна к нему?
Вера притупила ее чувства, сделала безучастной к страданиям, которые она навлекала на других.
Иногда Бласко казалось, что, хотя его жена и мать постоянно хлопотали над Луисом, они не любили его по-настоящему, а рассматривали его душу как повод для вражды.
Бласко всю ночь спорил с Жюли. Что толку брать с собой ребенка? Им не удастся выбраться из Испании, если донья Тереса донесет на них.
Доминго ждал их в Мадриде, и они без промедления отправились в путь.
Путешественники остановились передохнуть в таверне неподалеку от Байонны. Жена хозяина заинтересовалась ими. Странная компания, думала она: необычайно молчаливая женщина, иезуит в сутане и красивый мужчина, которого она с радостью бы приняла, если бы он был один. Женщина подала им пищу и вино и пообещала приготовить постели на ночь.
– Далеко едете, господа? – осведомилась она.
– Да, нам предстоит долгий путь, – ответил Бласко.
– И давно вы в последний раз были во Франции?
– Я был здесь много лет назад.
– Тогда, мсье, вы увидите, что у нас многое изменилось.
– За такое время всегда меняется многое.
Женщина пожала плечами:
– Священнику нечего делать в Беарне.
– Очевидно, – согласился Бласко.
Женщина покачала головой:
– Во Франции сейчас ужасные дни, мсье. Никогда не знаешь, что может произойти завтра.
– Ужасные дни, – повторила Жюли.
Женщина резко взглянула на нее – она узнала местное произношение и заговорила с Жюли, которая сказала ей, что не была в Беарне четырнадцать лет.
– Четырнадцать лет! Должно быть, это было еще до кровавой свадьбы. Во Франции никогда такого не случалось. Этого никогда не забудут!
– Я была тогда в Париже, – сказала Жюли.
