Белая роза - Огюст Маке
Ему казалось, что он обращается к безжизненному телу, глаза и губы которого ни разу не шевельнулись с той поры, когда герцогиня Бургундская обрушила на Ричарда поток обвинений. Но безжизненная статуя внезапно приподнялась и произнесла тихим голосом, от которого содрогнулось все тело молодого человека:
– Так почему же вы заставляете меня ждать прихода смерти? Почему вы не положите конец моим страданиям?
– Катрин! – воскликнул растерянный Ричард.
И он отшатнулся от этого призрака, который произнес свои слова с такой странной интонацией, что у Ричарда перехватило дыхание от суеверного ужаса.
– Я надеялась, – продолжила Катрин, – что вы не станете наказывать меня, принуждая к жизни. Лишь в смерти вижу я свое спасение, но не смею совершить преступление, добровольно причинив себе смерть. Но вы ведь испытываете жалость ко мне, так как же вы смеете отказать мне в смерти!
Ричард глухо застонал и сказал:
– Значит, я должен лишить жизни единственное на земле существо, которое люблю, мою последнюю надежду?
Катрин еще больше поднялась. Она уже почти стояла на ногах, опираясь одной рукой на подножие обрушившейся колонны. Красная кровавая луна, свет которой пробивался сквозь окна и арки древнего аббатства, освещала ее рассыпавшиеся по плечам волосы и бледное лицо. В жилах Ричарда от усталости и отчаяния оставалось совсем немного крови, но и эта кровь застыла, когда он увидел недоброе выражение ее обычно милого лица и отпечатавшийся на ее челе упрек, на том самом челе, на котором всегда читались безмятежность и любовь.
– Вы любите меня, – безжизненным голосом прошептала Катрин. – Вы любите печальную жертву своего самозванства, спутницу ваших вполне заслуженных несчастий. Вам, значит, недостаточно того, что меня, чистую и всеми хранимую, вы забрали у моей нации и моей семьи. Вам недостаточно, что вы внушили мне любовь, которой было суждено угаснуть, столкнувшись с бесчестьем. Вы еще надеетесь удержать меня, замкнув в этом унижении. О, это самое страшное из ваших преступлений, единственное, которое не простит вам Бог, а Он знает, что я готова сделать для супруга, достойного меня!
Ричард, весь дрожа, молитвенно сложил руки и сказал:
– Невозможно подумать, что Катрин считает меня самозванцем. Та сама Катрин, вместе с которой я прожил первые годы своей жизни, Катрин, которая нашла во мне, как и я нашел в ней, все радости, все печали, все детские секреты. Это говорит Катрин, которая не может допустить, что, любя ее так страстно, я способен хранить в своем сердце хоть одну мысль, не пронизанную любовью к ней.
– Вы всегда меня обманывали, – сказала Катрин, – так же, как обманываете сейчас, в этот момент.
– О, Катрин! – воскликнул Ричард, окончательно потеряв голову.
– Разве герцогиня оттолкнула бы вас, если бы вы действительно были Ричардом, ее племянником, ее кровью, последней любовью ее жизни.
– Герцогиня утратила разум.
– Она бдительна, она хочет спасти мою жизнь и мою честь, она дала клятву, когда крестила меня. Все, что сказано ею, сказано от имени моей веры и Господа Бога. Вы не смеете перечить ей. Вам нечем подтвердить свои слова. А ей и подтверждать ничего не надо, любезный. Так она обратилась к вам, заменив этим словом слово милорд, такое почтительное и ласкающее слух. Милорд! Так она всегда обращалась к своему супругу, а когда-то обращалась и к вам.
Для Ричарда услышать, как Катрин назвала его «любезный», словом, служащим для обращения к простолюдинам, оказалось самым страшным испытанием. Это слово мгновенно убило все их чувства и всю их нежность. Даже публичная смерть от руки палача показалась бы ему не столь ужасной. Он издал душераздирающий крик и в отчаянии заломил руки.
Как ни холодна была Катрин, но этот крик проник в самую глубину ее сердца.
– Я хочу верить, – сказала она, – что вы стали жертвой каких-то интриганов. Я полагаю, что через какое-то время вы и сами отважно вступили бы в борьбу за отказ от самозванства, как и положено человеку с чистой душой. Но в тот момент амбиции и тщеславие одержали верх, и вы уступили, поддавшись им.
Ричард был совершенно раздавлен. Он бил себя в грудь и из последних сил сдерживал рыдания.
– Не могли бы вы, – продолжала Катрин, – идти к своей цели, не держа меня за руку и не ведя меня за собой? Ведь в самом начале у вас хватило благородства отвергнуть мою руку. Вы понимали, что в противном случае ваши действия стали бы преступными. Герцогиня Бургундская запретила вам и думать о моей руке. И у вас тогда хватило чести и сострадания, чтобы отказать самому королю и даже всей Шотландии, даже мне, несчастной. У вас тогда хватило почтительного отношения ко мне несмотря на то, что я сама предложила вам свою руку и даже умоляла, чтобы вы ее приняли.
Проговорив это, несчастная добрая женщина уже была не в состоянии и дальше говорить жестокие слова. Слезы потоком полились из ее глаз. Но в слезах этих не было чувства. Так плакать мог бы и камень.
– О, это уже слишком! – пробормотал Ричард, задыхаясь от невыносимых мук. – Боже, ты сам все слышал, и ты видишь, что это уже слишком! Вы правы, ваше сиятельство, такую агонию может прекратить только смерть. Что я могу противопоставить вашим подозрениям, вашему презрению, вашей ненависти? Только смерть! Ах, ваше сиятельство, я хотел умереть на поле битвы, на котором закатилась моя звезда. Я хотел пасть, как подобает благородному человеку. И только мысли о вас придали мне смелость бежать и ко всем моим несчастьям добавить еще и стыд. Только из-за вас я сохранил себе жизнь. Мне казалось, что я должен вернуть вам долг, мне казалось, что в обмен на вашу дружбу и вашу веру я должен обеспечить вам в будущем величие и счастье. Но теперь я вам больше ничего не должен. Совесть говорит мне, что я и так слишком дорого за все заплатил. Прощайте, ваше сиятельство, живите свободно и счастливо. Я вас прощаю. Я могу себе это позволить с высоты моей чистоты и невиновности. Придет день, и вы захотите высказать мне свои сожаления и как-то загладить содеянное вами. Тогда приходите на это место, потому что именно здесь закончились мучения сына Йорков. Прощайте.
И он кинулся к своему коню, чтобы
