Армейская пора - Михаил Леккор
Но пришли. Финиш был откровенно многолюдным. Я так видел не только гражданских немцев, но и наши солдаты пришли. Последние, правда, вряд ли пришли добровольно, но тут надо понимать, что Советская Армии, здесь всегда проходит через одно место.
Кричали, однако, все дружно, что немцы, что наши. Причем в одном месте лютые фрицы демонстративно молчали. Ну и хрен с вами, все одно через три года ГДР исчезнет, а тамошние немцы дружно рванут в НАТО и ЕС через ФРГ.
Ну, я вовсю искал Назарова, нашего любимого начальника учебного центра. Как это и бывает, я его не нашел, зато он чуть в меня не вцепился. Полковника особенно разъярила картина — счастливая Вероника на моей груди. По-моему, его больше злил не конкретный я, а то, что повзрослевшая дочь вполне естественно уйдет к другому мужчине.
— Ломаев, мать твою, что это значит? — рявкнул он, особо не считаясь ни с немцами, ни с солдатами, но и, что не маловажно, с маршалом авиации И. Н. Кожедубом.
— Нес вашу дочь в качестве нагрузки, товарищ полковник, — браво доложил я, пояснив: — сама она идти не могла в связи с вывихом одной ноги. Нечаянное падение на лыжной трассе.
Вот чем мне нравятся заботливые родители, так это их внимание к детям. Назаров немедленно забыл о ревности и сердитости ко мне. Любимая и единственная дочь заболела!
Но с этим все как-то сразу забыли, что товарищ (госпожа для XXI века) В. Назарова по-прежнему находится на моих многострадальных руках. И чертовка Вероника совсем не возражает, чтобы оставаться на прежнем, для нее таком приятном месте.
Пришлось самому провентилировать гендерный вопрос отношений полов. Кто-то же должен, хотя бы он. Иначе у него руки оторвутся. Но сделал это издалека.
— Товарищ полковник, нельзя ли отдать вашу дочь на попечение медиков, — нейтрально сказал я. Еще добавил: — да и мои руки заодно освободить, сейчас ведь будет общее награждение, не так ли?
— Да? — очень ядовито пояснил Назаров, — а по-моему вы очень рады такому положению. Эдакая сладкая парочка, не пристрелить, не повесить.
— Товарищ полковник, — опять нажал я на больное место в органоне отца, в миру Викентия Александровича Назарова, человека для меня с высоким званием и должностью, — ваша Вероника сейчас больна и никак не хочет заниматься амурными делами. О чем вообще можно говорить?
— Но я не то, чтобы не хочу заниматься, — не поддержала меня эта девочка — чертовка, но потом все же подкорректировала свое мнение, — однако, папа, у меня действительно весьма побаливает нога. Я даже не могу встать на нее.
По-моему, Назаров, несмотря на сравнительно долгую жизнь (не в сравнению с моей, разумеется) и бурную деятельность на посту начальника одного из учебного центра ГСВГ, вывихом конечностей, хотя бы одной, не страдал. Потому как слова мои и собственной дочери для него остались словами, очень необязательными и пустыми.
Но тут вмешался маршал Кожедуб, который в бурной молодости с блеском повоевал Великую Отечественную войну и там неоднократно встречал не только свои раны, но товарищей. Он приказал нашим медиков, а они здесь были как раз на этот случай, взять больную советскую гражданку, дочь нашего офицера и немедленно госпитализировать ее в советский госпиталь местного учебного центра.
Госпиталь, по-моему, был не самый близкий и совсем не самый лучший, зато ее будут лечить со всем старанием и пользой. Еще бы, ее отец здесь был начальником! Молодец Кожедуб, все правильно подметил и сообразил. Приказал так, что осталось только принять во фрунт и исполнять.
Медики — обычные, в общем-то, солдаты, но немного обученные медицинской специфике и в связи с этим возведенные в ранг санитаров, приволокли медицинские носилки. И я с большой радостью возложил на них Веронику. Сверху ее укрыли шерстяным одеялом.
Фу-ух, баба с возу — кобыле легче. То есть я, конечно, не эта самая симпотная животинка, но все равно полегчало и на моей душе, да и на руках тоже.
Девушка же громко и немного в надрыв застонала. Вот ведь актриса! Я то прекрасно помнил, как она себя вела, терпеливо выдерживая боль и страдания. Сейчас ей тоже мучали боли, ей бы совсем не помешали обезболивающие лекарства, но все же, главным образом, она играла на публику.
Но мне уже все пофигу. Я сделал все, что от меня требовалось и от советского человека и из гуманитарных соображений. А теперь пусть страдает с ее характером ее отец. Викентий Александрович, в конце концов, сам виноват, именно он воспитывал.
Однако в конце она меня все же подловила, позвала слабеющим, очень нежным голоском, уже от которого слышалось, как она мучается и страдает. Я-то понимал, что это просто игра, девушка пытается поймать в амурные тенета понравившегося ей мужчину. Но стоявшие поблизости важные чины — и маршал авиации Кожедуб, и полковник Назаров, и даже капитан Гришин, он-то здесь что лезет — так стали подгонять меня разгневанными взглядами, что я сам не понял, как очутился около девушки.
Вот я фигею, дорогая редакция, Вероника, конечно девушка настырная и в чем-то наглая, но ее отцу достаточно один раз поговорить с ней серьезно, а потом только устойчиво придерживаться данной линии и уже через месяц она станет, как шелковая.
И я это не предполагаю, я просто знаю. Деканом я воспитал десятки таких вот юных прелестниц и даже успешно отбил не одну романтическую, но мне совершенно не нужную любовь. И из этого опыта я четко знаю — во всех этих любовных интрижках юных девиц всегда обязательно виноваты мужчины — их объекты подражания и любви.
И с Вероникой сначала я тоже был виноват. Но ведь я, право, не знал, что она так лихо подсечется, с налета. И моя обычная, в общем-то, вежливость, станет твердой базой девичьей любви.
А вот потом виноват стал исключительно отец Вероники. Я даже никогда не думал, что железный, твердокаменный полковник Назаров, который стальной рукой руководит, я даже не побоюсь сказать, вертит, как хочет, солдатиками и офицерами учебного центра, интендантами и «покупателями» из дивизий.
Дома же в конечном деле оказался капризный, своевольный, и слабый характером человек. Вот даже сейчас, прикрикни он твердым голосом,
