Гюи Шантеплёр - Невѣста „1-го Апрѣля“
Сюзанна отдавалась ласкѣ, какъ дитя. Въ продолженіе многихъ часовъ она боролась со своими воспоминаніями сироты, со своей женской нервностью, держалась энергично, мужественно, чтобы поддерживать и утѣшать другихъ; изнуренной этими усиліями, ей казались теперь пріятными эти убаюкивающія, успокаивающія слова.
Съ пересохшимъ горломъ, съ горячими глазами, она не плакала больше, но ея лобъ лихорадочно прижимался къ плечу Мишеля, ея рука сжималась въ рукѣ молодого человѣка; по временамъ дрожь пробѣгала по ея тѣлу.
Нѣсколько разъ она пыталась заговорить. Мишель ей не позволялъ этого и говорилъ съ ней самъ очень кротко, утѣшая немного невпопадъ дружескими, сердечными, почти нѣжными словами. Затѣмъ, конвульсивныя движенія стали рѣже, маленькая ручка ослабла, усталая головка покоилась болѣе тихо на его плечѣ.
Мишель замолчалъ, боясь нарушить эту тишину, и нѣсколько минутъ они оставались такъ, безмолвные оба, она разбитая и какъ бы уснувшая въ отеческихъ объятіяхъ.
Карета катилась. Отъ времени до времени свѣтъ какого-нибудь дома мелькалъ въ стеклѣ; дождь шелъ, скучный, монотонный, такой же сѣрый какъ сумерки.
— Я была очень нервна, очень безразсудна, — пробормотала наконецъ Сюзанна.
И, высвобождаясь, она провела рукой по лбу и глазамъ.
— Вамъ лучше? — спросилъ Мишель заботливо.
— Да.
— Вы мнѣ обѣщаете быть сегодня вечеромъ благоразумной, не слишкомъ думать о тѣхъ вещахъ, которыя причиняютъ вамъ огорченія. Постараться убѣдить себя, что если ничто не можетъ вамъ вернуть тѣхъ, кого вы потеряли, вы имѣете теперь новую семью, любящую васъ, заботящуюся о васъ и желающую вашего счастья?
— Да.
Онъ смотрѣлъ на нее внимательно, въ полутьмѣ, пытаясь угадать выраженіе ея измѣнившагося лица. Карета остановилась передъ подъѣздомъ Кастельфлора.
Когда оба проходили черезъ переднюю, Сюзанна остановилась.
— Я васъ не поблагодарила, Мишель. Вы были для меня настоящимъ другомъ… добрымъ, такимъ добрымъ!
Онъ также остановился. Какъ только что въ каретѣ, онъ взялъ руку Сюзанны, затѣмъ подержавъ ее, сжимая въ своей и слегка улыбаясь, онъ обвилъ свою невѣсту немного необычнымъ взглядомъ, который, казалось, шелъ очень издалека и какъ бы сквозь завѣсу.
— Это вы — восхитительно добрая, сказалъ онъ.
VI.
— Прошу васъ, милая барышня, оставайтесь спокойно одинъ моментъ. Одинъ маленькій моментъ. Вамъ надоѣдаетъ позировать? Я это понимаю, вы такая живая, такая естественная! ахъ, чортъ возьми! выраженіе глазъ невозможно схватить!
— Да пейте же вашъ кофе, Лангилль! — воскликнулъ Треморъ, сидѣвшій на верандѣ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ мольберта и читавшій съ нетерпѣливымъ видомъ.
— Вы неблагодарный, Мишель, — упрекнула Сюзи. — Какъ! Вы упрекаете г-на Лангилля за его усердіе — окончить поскорѣе мой портретъ?
— Я его ни въ чемъ не упрекаю… но я хочу, чтобы онъ пилъ свой кофе горячимъ… Право, смѣшно, уже выходятъ изъ-за стола!
Дѣйствительно, выходили изъ-за стола, но Лангилль, который писалъ уже въ продолженіе болѣе часа до завтрака, чувствовалъ себя въ настроеніи работы. Между тѣмъ какъ г-нъ Фовель, Колетта и г-нъ Бетюнъ, который былъ проѣздомъ въ Ривайерѣ, разговаривали въ курительной за кофе, поданнымъ по восточному, Сюзанна позировала, окруженная золотистымъ свѣтомъ, съ растрепанными волосами, съ сверкающими глазами, съ губами, какъ бы дрожащими еще отъ смѣха или отъ пѣсни.
Ея свѣтлый цвѣтъ лица, ея сѣрое полотняное платье, чайныя розы, завядшія отъ жары въ ея рукахъ, мягкая зелень растеній, обвивавшихъ рѣшетчатую стѣнку веранды, гармонировали съ очаровательнымъ изяществомъ тоновъ.
Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ миссъ Севернъ добросовѣстно оставалась неподвижной, затѣмъ она очевидно сочла свои усилія достаточными.
— Г-нъ Лангилль, я задыхаюсь! — объявила она, двигаясь въ своемъ ивовомъ креслѣ.
— Отдохните немного, — согласился художникъ.
Въ Парижѣ, въ Ривайерѣ Лангилль былъ завсегдатаемъ дома Фовелей. Колетта и Мишель знали съ дѣтства этого друга ихъ дяди и обходились съ нимъ, какъ съ товарищемъ, какъ въ то отдаленное время, когда художникъ неутомимо принималъ участіе въ ихъ играхъ.
Пятидесяти пяти лѣтъ, невысокій и нескладный, съ простодушнымъ и даже немного бабьимъ лицомъ, Лангилль никоимъ образомъ не осуществлялъ въ физическомъ отношеніи законченный типъ романтическаго или крайне модернистскаго художника. Его ротъ, оттѣняемый слегка усами и не лишенный тонкости, и его буйная чаща волосъ придавали ему оригинальный видъ. Но онъ не стремился изображать живописную фигуру; его талантъ, которому нѣсколько вредила передъ большой публикой слишкомъ искренняя скромность, могъ быть такъ же мало подозрѣваемъ въ комедіанствѣ, какъ и его наружность.
Можетъ быть Лангилль былъ обязанъ своему неизмѣнному прекрасному настроенію духа, не отравляемому чванствомъ, большимъ числомъ своихъ друзей. Очень общительный, онъ любилъ общество въ обширномъ значеніи слова; однако, предпочиталъ маленькія интимныя сборища, завтраки въ тѣсномъ кружкѣ, болтовню вокругъ самовара, разговоры, не слишкомъ банальные, но и не слишкомъ тонкіе, не слишкомъ церемонные, но и не слишкомъ вольные — немноголюдныхъ собраній; — изящную и утонченную роскошь домашняго очага, гдѣ чувствовалось бы искусное и скромное вліяніе женщины. Лангилль предпочиталъ общество женщинъ, молодыхъ или старыхъ, но изящныхъ, умныхъ и тонко воспитанныхъ, всякому другому. „Великій говорунъ передъ Господомъ“, если не великій умъ, Лангилль любилъ, кокетливо настроенный своей слушательницей, все равно 20 или 60 лѣтъ, расположившись съ удобствомъ въ креслѣ, — разсуждать, разсказывать анекдоты, прибѣгая охотно къ пословицамъ, поговоркамъ и т. п., съ робкой заботливостью отдѣлывая фразы и владѣя своей особенной манерой выискивать самое простое слово.
Ахъ! какъ онъ ими любовался, въ качествѣ безкорыстнаго диллетанта, этими прелестными друзьями, этими любезными собесѣдницами! И инстинктивно, чтобы лучше высказать имъ свое удивленіе, прибѣгалъ къ устарѣлымъ выраженіямъ, болѣе старымъ, чѣмъ онъ самъ, и которыя, вызывая ихъ смѣхъ, все таки имъ льстили, такъ какъ эти выраженія не были заимствованы изъ языка обитателей квартала Бютъ Шомонъ.
Сюзанна показалась Лангиллю восхитительной. При видѣ ея онъ вспомнилъ слова Беатриче у Шекспира: „Когда я родилась, звѣзда танцовала на небѣ“ [31]. Эту пляску звѣзды, ему казалось, онъ видѣлъ въ свѣтлыхъ очахъ молодой дѣвушки, слышалъ ея ритмъ въ ея голосѣ.
— Въ ней есть, — говорилъ онъ Колеттѣ, — что-то отъ птички, отъ цвѣтка, отъ прозрачнаго ручейка, да развѣ я знаю еще что? Она молода, весела, чиста, нѣтъ, она нѣчто большее — она сама чистота, веселее, молодость! Присутствие этой „миссъ Весны“ освѣжаетъ меня и дѣлаетъ мой духъ свѣтлѣе.
