Дмитрий Суслин - Роза в цепях
Юлий, тот самый парень, который чуть было не сшиб Валерия и известный на всю Капую своим бесшабашным поведением, сделал несколько шагов к отцу.
— Отец, — сказал он, — я ищу тебя. Рабы сказали, что ты беседуешь в таблинии с легатом Кампанского легиона. Мне некогда дожидаться окончания вашего разговора. Слышишь, как мои друзья кричат в саду, чтобы отметить свадьбу Гелия. Помнишь того парня, Который веселил нас здесь. Родители женят его. И мне Крайне необходимы деньги на подарок. — Юлий слегка пошатывался, но тем не менее говорил отчетливо:- Гони монету, отец!
Сенатор смутился. Ему была неприятна выходка сына, к тому же здесь был гость.
— Так ты дашь мне денег на подарок или нет? — Юлий воспринял замешательство отца как размышление над его просьбой.
Но Квинт потребовал от Юлия покинуть комнату. Тот даже не пошевельнулся.
— У меня нет для тебя денег, — Квинт сделал еще одну попытку выставить сына за дверь. — Иди в другую комнату и подожди меня там..
Юлий усмехнулся.
— Ну нет! Никуда я не пойду! Я не собираюсь ждать конца вашей беседы. Ты говоришь, что у тебя нет золотых для меня, а ему ты сколько отвалил? Небось, не один динарий. — Юнец недружелюбно взглянул на Леонида.
Квинт резко ответил сыну:
— Что ты говоришь? Леонид мой друг, и если у человека неприятности, я не могу отказывать ему в помощи. А твои дружки вытянут из нашей семьи все, что мы имеем. Не останется даже медного асса, чтобы сходить помыться в баню. Я тебе дам двести сестерциев. На большее не рассчитывай.
— Отец, ты что, смеешься надо мной? Да такие деньги каждый день имеет самый оборванец-плебей, получая подарки от цезаря, а я, патриций, должен довольствоваться тем, что ты мне предлагаешь? Пять тысяч сестерциев! На меньшее я не согласен!
Квинт побагровел. Глаза засветились недобрым огоньком.
— Юлий, ты ворвался в таблиний, где я разговаривал с другом! Ты не поздорвался с гостем, как того требуют правила приличия, да к тому же ты требуешь Кучу денег. Тебе не кажется, что ты стал слишком неумерен в желаниях?
— Скажи пожалуйста, отец, а сколько ты отсчитал своему другу?
— Тебя это не касается!
— Возможно! Но почему твой сын не может получить нужную сумму. Ты же даешь деньги всякому, кто к тебе приходит. Почему этот человек торчит в нашем доме? Наверное, и в самом деле его женушка обеднела.
Девица захихикала. Легат порывался уйти, но Квинт удержал его. Юлий же, нисколько не смущаясь, продолжал:
— Послушай, отец. Да твой друг богаче нас, хотя род его не знатен. Неужели ты полагаешь, что легат Кампанского легиона ничего не имеет за душой? Нет же! Сами боги одарили его своей милостью. На их вилле устраиваются такие пиры… Пальчики оближешь! Его жена, Фабия — женщина, богаче и развратнее которой не сыщешь во всей Капуе. Как же Фабия даст ему денег, если она сама мне жаловалась, что он плохо ласкает ее по ночам.
— Заткнись, щенок? — вскипел Леонид. На его лбу выступили капельки пота.
Юлий дерзко ответил:
— Это мой дом! В этих стенах я могу говорить все, что думаю, а ты здесь только гость!
— Юлий! Сейчас же извинись перед Петронием Леонидом! — голос сенатора прозвучал резко и негодующе.
— Я же сказал то, что думаю! Фабия, эта потаскуха, кидается на шею каждому юнцу. И меня она затащила в трактир. Хотела, чтобы я всю ночь играл ей на кифаре. Но, разумеется, на этом она не остановилась.
— Подонок, — прошипел Леонид, — мало того, что ты порочишь мою семью. Тебе надо больно сделать отцу. Ты презрел достоинство римского гражданина, превратившись в варвара. Где твоя одежда, которую веками носили твои предки? Ты променял тогу римлянина на эти штаны, — легат презрительно хмыкнул.
— Я римлянин, — гордо сказал Юлий. — А вот ты действительно тряпка. Ты думаешь, что никто не знает, как ты, солдат, служишь у своей жены, подобно бездомному псу. Если бы это было не так, ты не пришел бы просить у моего отца денег?
— Убирайся! С тобой я поговорю вечером, — Квинт угрожающе показал сыну на дверь.
— Хорошо! Я уйду. Но не отстану от тебя, отец, пока ты не дашь мне денег на подарок.
Юлий кичливо посмотрел на Леонида, а затем обняв девицу, с достоинством вышел из гостиной.
Леонид и Квинт, оставшись вдвоем, молчали, не решаясь продолжить разговор. Наконец сенатор сказал:
— Друг мой, прости меня.
— Кажется, ты не обидел меня. Я зол на твоего сына. Этот юноша не только нагл. Он не воспитан и не имеет никакого представления о чести римлянина и о почтительности перед старшими.
— Извини меня за сына, — пробормотал Квинт. — Он еще молод… Ты же видел, что он пьян и наговорил здесь такого, что никто не стал бы слушать его… Он тебя оскорбил и за это я приношу свои извинения, а с ним я еще побеседую. Он попросит у тебя прощения за свое поведение.
— Ты не виноват, Квинт. А что он еще только юнец, это я вижу сам. Хотя и мой племянник Валерий бывает в лупанариях и трактирах, но он никогда не обидит человека, равного себе, тем более того, кто старше его на много лет. А сейчас позволь мне уйти. Меня ждут дела.
Леонид, пожав руку сенатору, добавил:
— Спасибо, что выручил меня. Даже проступок твоего сына не изменит моего отношения к вашей семье. Будь здоров, друг мой.
Вскоре легат уже шел к своей лектике, около которой его поджидали рабы.
Валерий плавал в бассейне, когда вольноотпущенник Эней проходил мимо. Со свитком пергамента он спешил в библиотеку.
— Друг мой, — окликнул Энея молодой патриций. — Подожди меня, я хочу поговорить с тобой.
Валерий вылез по мраморным ступеням из бассейна, к нему тут же подбежал раб и накинул на господина теплую простыню.
Когда два друга уединились, расположившись в креслах в одной из комнат дома, Валерий сказал:
— Знал бы ты, друг мой, что со мной творится… Мое теперешнее состояние таково, что я подобен осеннему листку, подхваченному ветром. Я не ведаю, куда ведет меня любовь.
Да. Я влюбился, кто моя возлюбленная? Она невольница. Ты усмехаешься, но, тем не менее, это так! Ее зовут Актис, и она работает цветочницей на вилле моего дядюшки. Я не знаю, какая в этой рабыне таится сила, но меня безумно влечет снова и снова туда, в розарий, чтобы еще раз увидеть эту прекрасную девушку. С тех пор, как друзья посвятили меня в таинства любви, я думал, что ничего на свете нет такого, что повергло бы меня в изумление. Но Актис, о, боги! Она во много раз прелестней тех женщин, которых я знал. — Валерий шумно вздохнул и замер на мгновение. Затем с жаром продолжал:- Не скажешь, что она рабыня, так мудро эта девушка ведет разговор. Черные, как уголь, глаза манят к себе, никогда я не испытывал ни с одной матроной, ни с одной гетерой, чтобы так было велико мое желание прикоснуться к ее подрагивающим ресницам. Ее волосы мягки и нежны. Не могу забыть ее зовущих губ, и даже сквозь сон я ощущаю прикосновения ее ласковых рук. Скажи, друг мой, что мне делать? Я не могу забыть ее…
