Кэтрин Гэскин - Я знаю о любви

Но здесь был Джон Лэнгли. Я узнала экипаж, который сразу отъехал, как только «Энтерпрайз» отошел от причала.

Глава третья

В конце марта стояла необычно теплая погода, и когда Кэйт появилась в дверях в полдень почти через две недели после отплытия Адама, она была разгорячена и зла. Я удивилась: был четверг, день продажи на ярмарке, и к тому же самое напряженное время в гостинице. Небрежно поцеловав меня, она прямо прошла к креслу Адама, тяжело опустилась в него, развязала ленты капора и расстегнула верхние пуговицы платья.

— Можно изжариться на солнце, мне не надо было идти пешком от гостиницы, но ни одного свободного кеба!

— Что случилось? — спросила я.

— Что случилось, да? Беда, вот что случилось. И какая может быть беда, если не Роза ей причиной?

— Роза? — повторила я ледяным тоном. — Она в Мельбурне?

— Конечно, и я уже хочу, чтобы она не приезжала. Она приехала сюда вчера после обеда с Томом, и с тех пор я не знаю покоя. Я не спала всю ночь из-за ее бесконечных истерик.

— С ней что-нибудь не так?

— Она плохо себя чувствует из-за беременности, и подумай только, собирается умирать, если ее послушать. Ничего, кроме обычного недомогания, и я повторила ей, что это пройдет со временем, но она бросилась на кровать, и ей снова стало хуже, бедный Том еле выдерживает… — Кэйт перевела дыхание.

— Вы вызвали врача?

— Да. Он осмотрел ее и сказал, что надо взять себя в руки и не вести себя как ребенок, а мадам выгнала его из комнаты, назвав глупым старым дураком. Мне все равно, что об этой истории скоро станет всем известно. Мадам нелегко будет найти другого доктора. Том попросил служанку ухаживать за Розой. Бедная девочка была так напугана, что вся дрожала. Роза назвала ее неуклюжей и выставила вон. Ох, я говорю тебе, что она не в себе.

— Что же теперь делать? — спросила я, хотя знала, что не должна была спрашивать, ведь ее лицо выражало мольбу и беспомощность.

— Эмми, не могла бы ты пойти?..

Я отвернулась, помешала в плите, чтобы разгорелся огонь, налила в чайник воды.

— Ты же знаешь, как идут дела в гостинице, — сказала Кэйт. — Если меня не будет внизу, станет еще хуже.

Неважно, было ли это правдой, но Кэйт оказывала на меня давление.

— Я должна пойти? А насколько она больна?

— Не знаю, как сильно она больна, но я просто не вынесу, если она будет все это продолжать и нанесет вред ребенку. Я сказала, что она заслуживает порки, но что можно поделать с женщиной в таком положении? Ей сейчас нужно успокоиться, немного поспать. Ведь путешествие было трудным — эти дороги могут вывернуть людей наизнанку.

— Что же я могу сделать?

— Поговори с ней… она всегда нуждалась в тебе, Эмми.

— Нуждается во мне! — всплеснула я руками. — Бог мой, да она перешагнула бы через меня, если бы могла заполучить Адама.

— Теперь она опомнилась, — ответила Кэйт с натянутым лицом.

— Надеюсь, — вяло ответила я.

— Так ты пойдешь, Эмми? — На один-два часа? Может быть, ты сможешь образумить ее… в конце концов, это все с ней впервые, она напугана.

Я кивнула. У меня не было выбора — пойти или не пойти. Я в значительно большем долгу перед Кэйт, чем этот 162 пустяк. Мы вышли в переулок и я попросила одного из мужчин, Томпсона, найти для нас кеб. Мы ехали с Кэйт в самый разгар дневной жары, и солнце жгло нашу кожу через раскаленную обивку кеба. Я еще не знала, что это была первая из многих таких поездок. Если бы я могла это предвидеть, то, может быть, вернулась бы обратно.

Отель Хэнсона был лучшим в городе. Посыльный ушел за Томом, а я напряженно сидела в массивном кресле, стараясь не показать, что испытываю благоговейный страх.

Вышедший ко мне Том Лэнгли выглядел взъерошенным и обеспокоенным.

— Эмми! Слава Богу, что ты пришла! — Он быстро нагнулся и поцеловал меня в щеку. Мы неожиданно стали членами одной семьи. Он взял меня за руку и повел вверх по широкой лестнице на первый этаж.

— Это все поездка, она утомила Розу, а в ее положении…

Было видно, что он чувствует стеснение, даже вину, и я ощущала, как во мне растет злость на Розу, которая вынудила испытывать мужчину эти чувства в то время, когда он должен был только гордиться женой.

— Некоторые женщины не заслуживают того, чтобы иметь детей, — сказала я, когда он открывал мне дверь. Мне не хотелось щадить Розу перед ним.

Их гостиная была угловой комнатой, которая показалась мне только чуть-чуть меньше, чем нижнее фойе, с великолепными диванами и бархатными занавесками. Том провел меня через гостиную, открыл дверь в спальню и остановился.

— Роза, это Эмми.

В комнате было почти темно; небольшая щель между затянутыми шторами пропускала немножко света и ни капли воздуха. Было невыносимо жарко и душно от того, что все пропиталось запахом одеколона и испарины.

— Эмми!

Некоторое время я не могла отвечать. Ко мне снова вернулось недоверие, которое я испытывала к Розе раньше, и я почувствовала, как мягкая предательская сила ее голоса, ее мольба делают меня жесткой и сильной. Мне захотелось уйти, но я не смогла. Эти месяцы разлуки не имели значения. Я не освободилась от нее. Роза была одной из немногих, кому я когда-то отдала свою любовь, и не в моих силах взять ее обратно.

Я резко подошла к окну и раздвинула шторы. В комнату хлынул поток света, и с кровати послышался протестующий крик.

— Нет, Эмми, нет! Мне больно глазам!

Я увидела ее в огромной смятой постели; она была только частью общего фантастического беспорядка этой комнаты. Ее лицо было опухшим от слез, а кожа бледной и влажной; глаза казались тусклыми, а веки покраснели. Она вовсе не была красивой и выглядела напуганной девочкой, которая не уверена, какую сцену ей следует разыграть дальше.

Она облизала губы и покорно сказала:

— Я рада, что ты пришла. Я ужасно себя чувствую.

— Ты не чувствовала бы себя так плохо, если бы делала то, что хочет твоя мама. Надо поесть и немного поспать.

— Да, я знаю, — ее носик сморщился от отвращения. — Мама все это говорила. Но ты же знаешь, мы с мамой всегда воюем. Я была так рада, когда мама сказала, что пошла за тобой. Я знала, что если ты придешь, то все будет в порядке…

О тех вещах, которые мы говорили друг другу той ночью в Балларате, сейчас не было и речи. Они должны быть отодвинуты в сторону, если не забыты вообще. Так было лучше.

Ее доброта была обезоруживающей. Она выглядела несчастной, и мне захотелось поддержать ее. Я потрогала ее вспотевший лоб и провела рукой по спутанным, всклокоченным волосам.