Розалинда Лейкер - Серебряное прикосновение
Эстер отвернулась и смахнула набежавшую слезу.
Летисия прибежала в дом по каким-то своим делам вместе с Энн, которая при виде матери тут же заявила:
— Я хочу, чтобы Джосс вернулся!
Больше всего ей не хватало сына в мастерской. Несмотря на то, что каждый день Джоссу приходилось делать уроки, он всегда старался закончить их как можно раньше, чтобы успеть поработать в мастерской. У него уже была своя рабочая скамья, и за работой мальчик становился еще более похожим на своего отца. Такое же отсутствующее выражение лица, странноватый блеск в глазах… Однако у Джона иногда не было времени, чтобы просто посмотреть на жену, улыбнуться ей. Когда заказов было особенно много, он оставался в мастерской далеко за полночь, на следующий день возобновлял работу с рассветом. И если бы не воскресенья — священный день, который Джон был обязан посвящать семье, — он наверняка работал бы семь дней в неделю, делая лишь короткие перерывы для того, чтобы поесть.
С той памятной ночи, когда пламя свечи чуть было не привело к возникновению пожара, в котором сгорело бы все, что они имели, отношения Джона и Эстер определенно изменились. С того момента Джон стал гораздо реже улыбаться и перестал делиться с женой своими сокровенными мыслями и заботами. Временами Эстер казалось, что она живет с любящим, но совершенно чуждым ей мужчиной.
Джосс не смог приехать на Рождество домой. Снежные бури мешали передвижению транспорта, а обильные снегопады сделали дороги совершенно непроходимыми. Погода в ту зиму была ужасная. Когда ударил сильный мороз и в Лондоне замерзли водоемы, по Темзе открылось прямо-таки конькобежное движение.
Приближался срок родов Эстер. Она была вынуждена на некоторое время оставить работу в мастерской и занимала свободное время рисованием, набрасывая эскизы вещей, которые хотела бы сделать сама. Если, конечно, у Джона будет возможность предоставить в ее распоряжение несколько дисков.
Спустя две недели после наступления нового, 1740 года, Эстер отпустила служанку съездить к заболевшим родителям. Как-то раз, когда, она была совсем одна в доме, в дверь постучали. Эстер в этот момент рисовала эскиз набора ложек, причем больше для собственного удовольствия, чем для дела. Отложив рисунок в сторону, она тяжело поднялась с кресла и направилась к двери.
Джон увел Летисию на пруд кататься на коньках, Абигайль с маленькой Энн увязались за ними.
Спустившись вниз, Эстер отворила дверь. На пороге стоял мастер, который делал ручки к столовым ювелирным изделиям. Под мышкой у него была коробка.
— Здравствуйте, миссис Бэйтмен, — поприветствовал он ее, — я принес ручки, которые заказывал ваш муж.
— Спасибо, проходите сюда.
Эстер провела его через мастерскую в небольшую кладовку, где хранились детали от разных изделий. Там она забрала у мастера коробку и после его ухода внимательно осмотрела ее содержимое.
Ручки из слоновой кости, драгоценных пород дерева были прекрасно сделаны. Они предназначались для кофейников, маленьких чайников, горшочков, в которых подавали шоколад, и других мелких предметов, для которых металлическая ручка необязательна.
Эстер вдруг стало холодно, у нее даже начался озноб.
В мастерской всегда было прохладнее, чем в доме, и она уже успела отвыкнуть от этого помещения. Эстер передернула плечами, резко развернулась, чтобы пойти к выходу. Ей не следовало было это делать. Еле-еле удержавшись от падения, вцепившись руками в скамейку, она вдруг ощутила резкие предродовые схватки необычайной боли и силы.
Эстер упала на пол, завалившись на правый бок, и беспомощно барахталась.
Звать на помощь было бесполезно. Ее некому услышать. Попытка ползти не удалась. Белые высокие стены мастерской эхом отражали ее истошные вскрики. В какой-то момент Эстер чуть не потеряла сознание от жгучей боли и поняла, что момент родов уже очень близко.
Эстер вдруг услышала, что вернулся Джон с детьми, и завизжала, зовя его на помощь.
Джон распахнул дверь в мастерскую, взглянул на Эстер и сразу же прикрыл ее за собой. Потом отослал дочерей наверх и приказал Абигайль:
— Беги за соседкой! Быстрее!
Сам он бросился к жене, и у него едва хватило времени, чтобы скинуть пальто, засучить рукава до того, как появился на свет его второй сын. Джон сам принимал его. Своими руками. Держа попискивающего новорожденного, Джон сначала заплакал от счастья, а потом широко улыбнулся.
— Он — прелесть! — ликующе воскликнул Джон.
— Дай его мне, — шепотом попросила Эстер, протягивая к нему руки и с трудом переводя дыхание.
Джон отдал ей сына, а сам принялся искать, во что бы завернуть младенца, и схватил сначала кусок тяжелой шерстяной ткани, в которую обычно заворачивал готовые серебряные изделия, но потом отшвырнул ее и взял длинный отрез дорогой замши. Для сына — только лучшее!
Когда к Бэйтменам прибежала соседка, то увидела, что Джон убаюкивает жену и новорожденного, завернутого, будто драгоценное изделие, в замшу. Она не была излишне сентиментальной женщиной, но все же была поражена тем, как супруги смотрели друг на друга. Словно они вновь встретились после долгой разлуки…
Когда Эстер перенесли наверх в спальню, Джон нашел неоконченный эскиз столового набора ложек, который рисовала Эстер до того, как звонок в дверь прервал ее занятие. Он внимательно изучил его и улыбнулся. Их четвертый ребенок, сын, заслуживает того, чтобы Эстер был преподнесен подарок, и подарок ценный. Теперь Джон точно знал, что это будет за подарок.
Два дня спустя он преподнес ей его. Пока Эстер разворачивала сверток, Джон подошел к колыбели. Маленький Питер спал. Джону очень нравилось это имя.
Эстер воскликнула от радости. Джон подошел к ней и присел на краешек постели.
— Нравится?
— Это самый лучший подарок из всех, что я когда-либо получала!
Джон сделал для нее ложку по ее же эскизу. И поставил на ней свою пробу «Дж. Б.», и это очень много значило для Эстер. Возможно, это было первое и единственное изделие с его инициалами, и оно принадлежало ей.
ГЛАВА 7
Когда Джоссу исполнилось четырнадцать лет, он закончил школу. Каждый день, прожитый им вдали от дома, казался ему годом. Тем более, что в школе царила суровая дисциплина и частенько пускались в ход розги. Джосс был далеко не слабеньким ребенком и стойко переносил все наказания, тогда как более хлипкие мальчики часто начинали ныть, плакать, а некоторые даже падали в обморок от боли.
Памятуя о том, каким мучением для его матери обернулась попытка постичь азы чтения и письма, Джосс с глубоким сочувствием относился к тем своим товарищам, которых наказывали за отставание в учебе и плохие отметки. Особенно, если он понимал, что планка для них была явно недостижима из-за умственных способностей.
