Сюзанна Кирсли - Забытая история любви
К счастью, на дорожке раздались шаги, и в тот же миг Билли Уик отпустил ее и отступил в сторону, так что появившемуся мистеру Мори предстала совершенно безобидная картина. Однако он замедлил шаг, а увидев лицо Софии, вовсе остановился и устремил на садовника холодный проницательный взгляд.
— Доброе утро, мистер Уик, — произнес он, но, не дав ему времени ответить, добавил: — Я уверен, леди не хотела отрывать вас от работы.
Садовник сердито насупил брови, но почтительно коснулся шапочки и, собрав инструменты, которые положил у дороги, удалился бесшумно, как змея в траве.
София облегченно расслабила плечи. Почувствовав на себе взгляд Мори, она приготовилась отвечать на вопросы, но они не последовали. Он только сказал:
— Все хорошо?
Она могла рассказать ему, что случилось, но не осмелилась, ибо чувствовала, что за его внешним спокойствием скрывается огонь, который может толкнуть его на насилие, и не хотела давать ему повода защищать ее честь, тем более что этим он привлек бы к себе внимание, чего она не собиралась допускать.
Потому она ответила:
— Да, — и пригладила платье руками, которые слегка дрожали. — Спасибо, все хорошо.
Он кивнул.
— В таком случае не стану отнимать у вас время, поскольку вы этим утром, как видно, чрезвычайно заняты.
Когда к ней вернулось присутствие духа, он уже отошел на несколько шагов.
— Мистер Мори!
Он снова остановился и повернулся.
— Да?
— У меня изменились обстоятельства, — сказала она, думая о том, как бы не выдать охватившее ее волнение. — Если вы все еще собираетесь на прогулку, я могу поехать с вами. Если хотите, — закончила она, чувствуя на себе его прямой взгляд.
Он какой-то миг думал, потом сказал:
— Да, госпожа Патерсон. Я этого очень хочу.
Она не стала переодеваться из повседневного платья в платье для верховой езды, которое ей дала графиня. Пыль и лошадиная шерсть не испортят ткань больше, чем это сделало время. Это было не самое старое ее платье, но она носила его уже несколько сезонов и бережно штопала в прохудившихся местах, потому что его цвет, некогда темно-лиловый, а теперь скорее бледно-лавандовый, выгодно подчеркивал ее яркие волосы.
Рори вывел из конюшни кобылу и провел рукой по подпруге, проверяя, надежно ли она закреплена. Но сесть в седло Софии помог Мори.
И снова она ощутила непонятный огонь, пробежавший по ее руке, такой же, как в тот раз, когда они впервые прикоснулись друг к другу. Когда она отняла руку, он заметил:
— Вам нужно надеть перчатки.
— Ничего. У меня не такие нежные руки.
— Мне так не показалось, — сказал он, достал из-за пояса перчатки с крагами и протянул ей, после чего запрыгнул на своего мерина. В седле мистер Мори сидел настолько уверенно, что казался частью животного. Он повернулся к Рори. — Если ее светлость будет спрашивать, мы не поедем далеко и будем держаться поближе к берегу. Леди со мной в безопасности.
— Да, полковник Мори. — Конюх отошел на несколько шагов и стал смотреть, как они уезжают. Хотя он не произнес ни слова, по написанному на его лице любопытству София поняла, что Кирсти очень скоро узнает о ее приключении.
Кирсти будет за нее только рада, но что об этой затее скажет графиня или ее сын, София не могла предугадать. Да, графиня была в комнате, когда Мори первый раз предложил ей покататься верхом после завтрака, но София тогда отвергла его предложение с такой поспешностью, что у графини не осталось ни времени, ни необходимости высказывать свое мнение. Впрочем, рассудила София, она вряд ли стала бы возражать. Мистер Мори был благородным человеком из хорошей семьи — женщине под его опекой действительно нечего опасаться.
Она второй раз повторила это себе, чтобы собраться с духом. Они уже выехали из замка и взяли путь на юг. Он пустил своего мерина шагом, хотя она чувствовала, что, будь ее спутник один, он бы перешел на аллюр, более соответствующий его горячему нраву. «Наверное, непросто, — думала она, — такому человеку, как он, воину, обученному и привыкшему действовать, сидеть затворником в Слэйнсе уже столько дней». Она часто видела его в библиотеке, куда он приходил искать забвения среди книг, будто чтение могло помочь хотя бы почувствовать вкус свободы. Но больше всего он напоминал ей зверя в клетке, которому только и остается, что бродить бесцельно по коридорам и вокруг замка.
И сейчас казалось, что у него нет на уме какой-то определенной цели, словно ему было достаточно дышать морским воздухом и чувствовать себя свободным.
Похоже, он был не в настроении разговаривать. Молчание он нарушил лишь после того, как они с плеском пересекли ручей, миновали несколько приземистых домиков и направили лошадей туда, где мягкая прибрежная трава развевалась на вершинах песчаных дюн. И потом он спросил:
— Как вы находите мои перчатки?
Она находила их теплыми, слишком большими для ее рук и грубыми. Однако чувствовать их на себе было приятно, хотя в этом ощущении и было что-то греховное, словно пальцы его сомкнулись на ее руках, а она не хотела, чтобы он их отпускал.
— Помогают, — ответила она. — Но, признаюсь, мне кажется, что такие твердые перчатки подошли бы и сокольнику.
Никогда еще она не видела, чтобы он так улыбался: быстрый и неожиданный проблеск зубов и искренняя радость. Стремительная сила этой улыбки на время лишила ее дара речи.
— Да, — промолвил он, — не самые модные перчатки. Мне их на Рождество прислала моя сестра Анна. Она очень любит рассказы про рыцарей и благородные подвиги и наверняка выбрала их с мыслью об этом.
София улыбнулась.
— Мою сестру тоже звали Анна.
— Звали?
— Она умерла в прошлом году.
— О, простите. И у вас больше никого нет?
— Нет.
— Только скажите слово, и я одолжу вам парочку своих родственников, — произнес он невозмутимым тоном. — У меня две сестры и три брата.
— Вам, наверное, тяжело жить здесь, в Шотландии, вдали от них.
— Да. У моего старшего брата Уильяма — он лэрд Аберкарни — ребенок совсем маленький, ему полтора года, и он меня, наверное, и не узнает, когда увидит. Я надеялся, что смогу поехать к ним в этом месяце, но, похоже, не судьба.
София попыталась утешить его:
— Такой маленький ребеночек все равно не запомнит вас, если даже увидит.
— Но я бы его запомнил.
Что-то в его голосе заставило ее посмотреть на него и подумать, что ему, наверное, очень непросто жилось во Франции, так далеко от тех, кого он любит. Для шотландских мужчин было обычным делом жить за границей, и младшие сыновья благородных семей, прекрасно понимая, что родовых земель им не унаследовать, часто отправлялись на материк служить в армии и жить подальше от шотландских берегов. Ирландец полковник Хук, как ей рассказали, именно так и поступил, и теперь во Франции его ждали жена и дети. Уверенности в том, что и Джон Мори не прошел через это, у нее не было.
