Дорин Малек - У алтаря любви
– Юлию принудили дать эту клятву, поэтому и не чувствует себя обязанной быть верной ей, – спокойно объяснила Ларвия. – Она стала пешкой в политической игре и относится к своему служению богине Весте, как ты к своему рабскому положению, Вериг. Ее желания никто не спросил, а лишили возможности самой распоряжаться своей жизнью.
Вериг пожал плечами.
– Может быть, ты и права. Но если твоя сестра и ее любовник решились нарушить такие важные законы, то не остановятся и перед другими, – Вериг взял Ларвию за руку. – Мы должны торопиться, Ларвия. Слухи распространяются очень быстро: уже знает врач, и ты нрава, подозревая Нестора. Постарайся связаться с сестрой как можно быстрее. Скажи, что им нужно подумать о другом месте для встреч.
Ларвия кивнула с несчастным видом. Ей казалось, что она бросает в беде Юлию, но понимала, что Вериг прав.
Они не могли себе позволить терять время.
– Может, попытаться дать тебе свободу? – предложила Ларвия. – Ведь юридически я владею тобой и, следовательно, могу дать тебе свободу. Конечно, мой дед может возражать, но…
Она замолчала. Вериг отрицательно качал головой.
– Не можешь дать мне свободу, – сказал он. – Ты не прочитала документ, который Каска составил у весталок, а я читал его. Твой дед передал меня тебе в собственность, но оставил за собой право самому распоряжаться моей судьбой. Свободу мне может дать только он лично, а в случае его смерти, согласно его завещанию.
Ларвия про себя послала проклятия Каске.
– Ты же не думаешь, что он предвидел…
– Нет, конечно. Хотел владеть ситуацией.
– И ты все это время знал об этом? – спросила Ларвия.
– Да.
Она облегченно вздохнула, что не осталось незамеченным Веригом.
– Ты думала, что я преследую тебя в надежде получить свободу? – хмуро спросил он.
– Эта мысль иногда приходила мне в голову, – призналась Ларвия.
– Неудивительно, что тебе так было трудно уступить мне, – нежно произнес он. – Ларвия, я всегда знал, что это невозможно. Мне не нужны ни особняк, ни деньги, ни титул вдовы Сеяна – мне нужна ты сама.
Ларвия уткнулась ему в плечо.
– Небо начинает светлеть, – с сожалением проговорила она. – Слуги скоро проснутся – тебе нужно вернуться в свою комнату.
Он сел и достал одежду, лежавшую в ногах постели, натянул брюки и тунику. Затем, встав на ноги, протянул ей руку.
Она взяла его руку, и он ее, обнаженную, прижал к себе. Когда поцеловал, она крепко прижалась к нему и в следующую же секунду оба оказались в постели.
– Нет, – сказала себе Ларвия, хотя сама жаждала его. – Тебе нельзя здесь дольше оставаться, иначе нас раскроют. Сегодня ночью. Приходи сегодня ночью.
Вериг неохотно отпустил ее, поцеловав на прощание долгим поцелуем.
– Сегодня ночью, – прошептал он и вышел через галерею.
Ларвия буквально упала на постель и потянулась, как кошка, затем провела руками вдоль тела, которое еще пело от его прикосновений.
Они убегут вместе. Жизнь, лишившая ее и так многого – заботливого отца, любящего мужа, ребенка, – может быть, сжалится над ней, хотя бы в этой любви.
Она натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза.
* * *Юлия стояла в кругу других весталок, наблюдая, как Ливия Версалия заливала водой священный огонь: зашипев, он погас, облако пара поднялось над алтарем – Верховная Жрица поклонилась, а зрители одновременно вздохнули. Затем Ливня протянула руку к Юнии Дистании, и та подала ей зеркало – подарок Цезаря на ее юбилее. Две других весталки чисто вымели очаг, а затем настала очередь Юлии со щепками в руках. Алтарь был готов, она уложила щенки, а Ливия, держа наготове зеркало, ожидала, когда первые лучи солнца проникнут через окно над алтарем и зажгут огонь. Зрители в храме, наблюдавшие за церемонией, затаив дыхание, ожидали появления едва заметного дымка – начала нового пламени. Разгорелся огонь – все закричали и захлопали. Ливия, подождав, пока не утихнет шум, пала ниц перед алтарем и начала молиться о счастливом новом годе.
Юлия всматривалась в толпу, ища Марка. Он стоял впереди всех рядом с Цезарем и Марком Антонием, Септимом Гракхом и Тиберием Германиком, не сводя с нее глаз. Каждый раз, оглядываясь, она сталкивалась с его взглядом: для нее было необычно видеть его в полной форме, в официальной обстановке, по правую руку от Цезаря. По сложившемуся у нее представлению, Марк, тайно встречающийся с ней, овладевший ею так страстно, что полностью изменил ее одинокую жизнь, – ее возлюбленный и больше ничего. Но он, оказывается, еще и солдат, сделавший головокружительную военную карьеру, соратник человека, наделенного огромной властью, герой войны, кумир народа.
Ливия, закончив мольбы к богине Весте, поднялась на ноги и обернулась лицом к толпе, вознося руки вверх и обращаясь к присутствующим торжественным голосом.
– Я восхожу к алтарю Весты… – Она декламировала знакомые всем слова.
Все слушали ритуальные слова, некоторые шевелили губами вместе со жрицей, ожидая заключительного аккорда.
– Наилучшие пожелания мира и процветания в новом году, – закончила Ливия, и все закричали в ответ, повторяя последние слова.
Ливия улыбнулась, все громко и радостно кричали приветствия, а затем направились к выходу из храма и далее вниз по лестнице. Юлия видела, как они уходили, и Марк среди них. Мысль о том, что они оба принимали участие в подобной церемонии в прошлом году и не знали друг друга, казалась ей неправдоподобной.
Храм опустел, весталки вышли через открытые двери и остановились наверху лестницы, на виду у собравшихся внизу граждан. Цезарь вышел на середину платформы для ораторов, сооруженной только сегодня утром, и поднял руку, привлекая внимание толпы, – все сразу же замолчали, с восхищением взирая на своего повелителя.
– Добрые граждане Рима, – начал он с обычного обращения, которое Цицерон саркастически окрестил «гласом народа».
Его слова лишь отдаленно доходили до сознания Юлии: прошлые триумфы, сделавшие возможным сегодняшний праздник… будущее, которые еще больше возвеличит Рим… В своей торжественной речи император напоминал слушателям, что их настоящее процветание достигнуто, в основном, благодаря его успешной деятельности, взывал к их гражданской гордости – краеугольному камню Республики. Но красноречие Цезаря мало трогало Юлию, ее мысли были заняты совершенно другим: бросались в глаза стоящие рядом ее дедушка, Марк Брут и Гай Кассий – эта троица тоже слушала речь Цезаря, но на их лицах не отражался восторг, оратор был их ярым врагом, и его очевидная власть над аудиторией пугала их, приводя в уныние. Юлия отвела взгляд от Каски, ей не хотелось думать о политических интригах, в паутинах которых запутались эти люди. Ее собственный мир необычайно сузился, включая только ее саму и Марка.
