Анн Голон - Анжелика. Война в кружевах
У Пегилена де Лозена был большой опыт подобных переделок. Он быстро оправил свою одежду, поднялся с дивана и низко поклонился.
— Месье, назовите ваших секундантов, я к вашим услугам…
— Это моя жена к услугам всех подряд, — процедил Филипп. — Прошу вас, граф, не стоит беспокоиться.
Вытянув ногу, он поклонился не менее глубоко, чем только что Пегилен, и пошел прочь своей чеканной походкой.
Граф де Лозен превратился в соляной столб.
— Какого дьявола! — выкрикнул он. — Я еще никогда не встречал таких мужей.
Выхватив шпагу, Пегилен одним прыжком перемахнул через три ступени и бросился вслед за главным ловчим.
Разгоряченный, он ворвался в салон Дианы как раз в тот миг, когда из кабинета вышел король в сопровождении дам его семьи.
— Месье, — раскатисто вскричал Пегилен, — ваше пренебрежение оскорбительно. Я не желаю его терпеть. Пусть ваша шпага ответит мне.
Филипп подошел к сопернику, глядя на него с холодным бешенством.
— Моя шпага принадлежит королю, месье. Я никогда не обнажаю ее ради шлюх.
Лозен был в такой ярости, что к нему вернулся его южный акцент.
— Я наставил вам рога, месье! — зарычал он, пьяный от гнева. — И я настаиваю, чтобы вы потребовали у меня сатисфакции.
Глава 14
Анжелика приподнялась на постели: голова была тяжелой, во рту чувствовалась горечь. Занимался пепельный рассвет.
Она провела рукой по спутанным волосам. До головы было больно дотронуться. Потянулась, чтобы взять зеркало с ночного столика, но скривилась от боли. Кисть руки распухла. В полном отупении Анжелика посмотрела на рану — и сразу опомнилась: Филипп!
Она соскочила с кровати, спотыкаясь, надела туфли без задника. Надо куда-то бежать, узнать, что с Филиппом и с Пегиленом. Сумел ли король убедить их не сражаться? А если дуэль все-таки состоялась — что ожидает выжившего? Арест, тюрьма, опала?
О чем бы ни думала Анжелика, ей мерещились только ужасы, положение казалось совершенно безвыходным.
Скандал! Ужасный скандал!
Стоило лишь вспомнить о том, что произошло в Фонтенбло, как она вспыхивала от стыда.
Она снова видела, как Филипп и Пегилен вытаскивают шпаги и становятся в позицию на глазах у самого короля. Господа де Жевр, де Креки и де Монтозье попытались разнять дуэлянтов. Мессир де Монтозье сгреб в охапку горячего гасконца, который ревел: «Я наставил вам рога, месье!», и все взоры двора обратились к покрасневшей Анжелике в ее роскошном розовом платье, весьма красноречиво измятом.
Каким-то чудом она сумела собрать волю в кулак, подошла к королю и присела в глубоком реверансе, затем сделала глубокий реверанс перед королевой и удалилась с гордо выпрямленной спиной. Она шла мимо стоявших рядами придворных, провожавших ее насмешливыми или возмущенными взглядами, шепотом, приглушенным смехом, при этом ее окружало столь глубокое и ужасающее молчание, что больше всего на свете ей хотелось подхватить юбки и броситься бегом оттуда.
Но Анжелика стойко держалась до конца и вышла из зала, не ускорив шага, и только после этого скорее мертвая, чем живая, рухнула на банкетку на какой-то плохо освещенной и пустынной лестничной площадке.
Именно там некоторое время спустя Анжелику и обнаружила мадам де Шуази. Поджав губы, благородная дама сообщила маркизе дю Плесси-Бельер, что Его Величество отчитывает с глазу на глаз мессира де Лозена, а Его Высочество принц опекает оскорбленного супруга, и все надеются, что на этом неприятная ссора прекратится. Однако мадам дю Плесси должна понять, что ее присутствие при дворе нежелательно, и король уполномочил мадам де Шуази сообщить маркизе, что та должна без промедления покинуть Фонтенбло.
Бедная Анжелика выслушала приговор едва ли не с облегчением. Она бросилась в свою карету и заставила гнать всю ночь, не обращая внимания на ворчание кучера и лакеев, которые боялись, что в лесу на них нападут разбойники.
«До чего же мне не везет! — думала Анжелика, с горечью разглядывая себя в высоком зеркале туалетной комнаты: усталый вид, синие тени залегли вокруг глаз. — Каждый день и каждую ночь при дворе бессчетное количество женщин с легкостью обманывают своих мужей, и надо же такому случиться, что когда это сделала я, чуть небо на землю не упало. Нет, мне решительно не везет!»
Вчерашнее излишне обильное возлияние до сих пор туманило ее мозг и наполняло рот вязкой слюной. Анжелика была готова расплакаться. Она стала дергать за все звонки. Появились сонные зевающие Жавотта и Тереза. Анжелика приказала помочь ей одеться, а потом послала за Флипо, которому велела бежать в особняк маркиза дю Плесси на улицу Фобур Сент-Антуан и узнать все новости.
Она заканчивала одеваться, когда раздался шум кареты, медленно въезжавшей во двор особняка. Анжелика застыла, сердце колотилось, как сумасшедшее. Кто мог приехать к ней в шесть утра? Зачем?.. Она кинулась в переднюю, нетвердым шагом спустилась на несколько ступенек и перегнулась через перила.
Она увидела Филиппа, за которым следовал Ла Виолетт с двумя шпагами в руках и личный духовник маркиза.
Маркиз дю Плесси поднял голову.
— Я только что убил месье де Лозена, — заявил он.
Анжелика вцепилась в перила, чтобы не упасть. Ее сердце забилось еще сильнее. Филипп жив!
Она сбежала по лестнице и, подойдя к мужу, увидела, что его манишка и жилет перепачканы кровью. Плащ маркиза выглядел не так элегантно, как обычно, потому что Филипп поддерживал левой рукой правую.
— Вы ранены! — одними губами произнесла Анжелика. — Серьезно? Филипп, нужно сделать перевязку. Прошу вас, пойдемте!
Она помогла ему дойти до своей спальни. Видимо, Филиппу было совсем плохо, потому что он последовал за женой без каких-либо возражений. Он тяжело рухнул в кресло и закрыл глаза. Его лицо казалось белее воротника рубашки.
Анжелика лихорадочно схватила свою шкатулку с рукоделием, вынула ножницы и принялась резать ткань, пропитанную кровью. Она крикнула служанкам, чтобы те принесли воды, бинт, лечебные порошки и бальзамы и еще ликер венгерской королевы.
— Выпейте это, — сказала Анжелика, как только Филипп немного пришел в себя.
Рана не выглядела серьезной. Длинный разрез тянулся от правого плеча к левому боку, но он был совсем неглубоким. Анжелика промыла рану, обработала ее дижонской горчицей[49], присыпала порошком из панциря раков[50] и сверху приложила мазь Двенадцати апостолов[51].
Филипп перенес все процедуры, не поморщившись, даже когда его мазали горчицей. Казалось, он о чем-то глубоко задумался.
