Сычев К. В. - Дмитрий Красивый
Так и собирал свое разношерстное воинство князь Станислав, обещая всем не только хорошую плату за службу, но богатое вознаграждение. Его вербовщики метались по всей южной Руси, заходили даже на Волынь и Галицию, пока, наконец, не собрали под княжеским знаменем около тысячи авантюристов, поверивших княжеским словам.
– Вот только победим наших врагов, – весело говорил тогда князь Станислав, – прогоним их с позором, и я наполню ваши шлемы полновесным золотом!
Но, как известно, битва против литовцев закончилась полным разгромом, и «полки» князя Станислава, не выдержавшие ударов дисциплинированного регулярного войска врага, при первом же столкновении разбежались. Также поступили и татарские воины. Привыкшие не столько сражаться с настоящим врагом, сколько разорять и грабить беззащитные русские города, татары, увидев немощь киевского войска и зная свою малочисленность, предпочли своими жизнями не рисковать.
Как только мурза Мухули увидел первые признаки поражения, он подал сигнал своим людям, и татарская конница буквально перелетела не только через заснеженные поля, но и через Днепр.
Полки же прочих князей, хоть и отчаянно сражались, сумели лишь прикрыть отход беглецов и замедлить продвижение литовского войска. Но как только литовцы победили, они быстрым маршем подошли к Киеву, и были встречены напуганными жителями некогда великого города «с хоругвями и крестами». Завоеватели с разочарованием въехали в широко раскрытые ворота жалкого забора: о военной добыче или возможных доходах в будущем не шло и речи!
И, тем не менее, Гедимин был щедр и великодушен: от его воинов не пострадал ни один киевлянин! Более того, великий литовский князь даже пощадил сына киевского князя Станислава Федора, взятого литовцами в плен во время жестокого боя. Молодой княжич Федор, не в пример своему отцу, отчаянно сражался и, окруженный со всех сторон, сдался лишь тогда, когда враги выбили из его рук окровавленный меч. Уважавший храбрых людей Гедимин, будучи, к тому же, великим политиком, похвалил молодого князя Федора, когда его, связанного, привели «пред очи государевы светлые» и предложил ему перейти на литовскую службу.
Князь Федор, обласканный лютым врагом, был так растроган, что согласился на это «доброе слово» со слезами на глазах.
Заняв Киев, Гедимин хотел назначить в нем своего воеводу. Однако, не видя перспективы удержания города и не желая долгой тяжелой войны с Сараем, он собрал литовскую знать и предложил своим вельможам киевское воеводство так, что ни один из них добровольно этого не пожелал.
– Тогда пусть этот Федор сидит на киевском «столе», – заключил Гедимин, – и беспрекословно подчиняется нашей могучей Литве!
– Быть по сему! – одобрительно и единодушно ответили его приближенные.
Так молодой князь Федор, к своей радости, занял киевский «стол» и сразу же оказался «слугой двух господ» – великого литовского князя Гедимина и золотоордынского хана Узбека.
А Гедимин продолжил свой завоевательный поход, занимая все те русские земли, которые некому было защищать. Один из литовских отрядов дошел и до Чернигова, вернее до убогого, окруженного забором поселения.
Здесь захватчики тоже не встретили сопротивления и, проявив милосердие к малочисленному населению, ушли восвояси, даже не посчитав нужным оставить своего наместника. – Литовцы не захотели сражаться с татарами, – сказал один из черниговских монахов брянскому князю Дмитрию, – и поэтому дальше не пошли…
– Где же тогда мой батюшка? – недоумевал, слушая черниговских странников, князь Дмитрий.
Но об этом тогда никто ничего не знал.
Лишь месяц спустя, когда растаял снег и лесные дороги подсохли, в Брянск вернулся боярин Борис Романович со своим сыном Супоней, племянником Жирятой и двумя сотнями брянских дружинников, принеся печальную весть. – Мы идем из славной Рязани, – молвил он сразу же после обмена приветствиями у крепостных ворот, – со скорбным известием: твой батюшка и наш пресветлый князь Роман Глебыч недавно скончался от горестей и потрясений!
– Как же?! – вскричал тогда покрасневший от горя князь Дмитрий. – Неужели от тяжелых ран? И еще на чужбине!
– Не от телесных ран, княже, – уточнил Борис Романович, – но от душевных…Как только мы приехали в Переяславль-Рязанский, в гости к славному князю Ивану Ярославичу, наш батюшка Роман сразу же занемог и слег в постель…А там, через десять дней, он почил праведной смертью, приняв монашество…Его отпели по всем правилам православной церкви и похоронили в святом храме по его предсмертной просьбе…
Услышав эти слова, князь Дмитрий тихо опустился в отцовское кресло и громко, не скрывая от сидевших вокруг него бояр свою скорбь, зарыдал, обхватив обеими руками голову. Брянские бояре, любившие старого князя, поддержали в горе его сына: заплакали, застонали так, что затрясся, загудел от воплей и причитаний княжеский терем.
Только спустя час, когда все успокоились, Борис Романович довел до конца свое повествование. Как оказалось, брянские полки понесли тяжелые потери не только во время битвы под Киевом. – Когда мы вышли на рязанскую дорогу, на нас обрушились поганые татары! – сокрушался боярин Борис. – Или они перепутали нас с литовцами, или просто по злому умыслу…Мы еле от них отбились…Мы не хотели с ними сражаться и попытались их остановить громкими криками…Но они засыпали нас калеными стрелами и набросились на нас с лютой злобой! Тогда мой славный брат Михаил приказал, чтобы мы вытащили свои мечи и дали им достойный отпор…Ну, мы начали сражение и с большим трудом отразили этот натиск…А мой отважный брат, воевода Михаил, был сражен татарской стрелой…С ним погибли почти три сотни наших храбрых воинов…, – и он, не выдержав тяжелых воспоминаний, захрипел от горестного плача.
– Неужели уцелели всего две сотни ратников?! – вскричал, не веря своим ушам, боярин Арук Добрович. – Это – от целой тысячи! И еще славный Михаил…
– Да, брат! – кивнул головой плакавший боярин Борис Романович. – Наши братья и сыновья сложили свои буйные головы в том неудачном походе! Это очень тяжелое горе!
– А как же другие князья?! – прохрипел сорвавший голос от плача боярин Брежко Стойкович. – Неужели они спаслись?
– Уцелел только один князь Станислав, – с горечью пробормотал боярин Борис Романович, – правитель несчастного Киева! Он остался в Рязани…Он подружился с рязанским князем Иваном и не захотел возвращаться в Киев, захваченный литовцами. Говорили, что князь Иван хотел женить того Станислава на своей дочери Ольге. Я тогда понял, что наш славный Роман Глебыч напрасно проливал свою кровь за того Станислава! Тот непутевый князь захотел теперь сесть на рязанский «стол»! А та Ольга, дочь князя Ивана Ярославича, засиделась в девках и давно перезрела. Ей не найти другого жениха: никто не захочет иметь престарелую супругу!
