Джудит Айвори - Спящая красавица
Вздор, вздор, вздор! Джеймс потерял интерес к дальнейшим рассуждениям. Он, казалось, растерял все свои политические амбиции в Африке.
Наконец-то появилась Николь.
И что это было за появление! Она вошла через двойную дверь в столовой — видение в платье цвета темно-красного граната. Ее волосы были зачесаны наверх, открывая при этом длинную нежную шею. Плавной походкой она вплыла — не женщина, а лебедь.
— Добрый вечер. Простите, что опоздала.
Даже ее сын был ошеломлен. Когда все трое джентльменов поднялись со своих стульев, Дэвид сказал:
— Боже, Николь! Вы выглядите потрясающе.
Он почти никогда не называл ее мамой. Улыбаясь с откровенной гордостью, она взглянула на Джеймса и спросила:
— Это правда?
Прежде чем Джеймс успел открыть рот, Филипп вступил в разговор:
— Николь, вы, без сомнения, все еще самая великолепная женщина в Европе.
Легендарная женщина заняла свое место и оказалась как раз напротив Джеймса. Воздух наполнился шуршанием скользившего и хрустевшего шелка, который жил своей собственной жизнью, — он шуршал еще долго после того, как Николь опустилась на стул.
Боже, все равно, независимо от того, был Джеймс раздосадован или нет, для него эта женщина была самой красивой на земле.
Джеймс поймал себя на том, что разглядывает ее.
— Ах, — сказал он, силясь улыбнуться, — нашлись пропавшие серьги!
Его друг, его любовница. Его улыбка стала естественной. Не важно, что он злился. Глядя на нее, он чувствовал себя великолепно. Несмотря на свое настроение, Джеймс ощущал, как тепло разливалось в его груди.
Николь прикоснулась к серьгам. Она взялась за ухо так, словно хотела привлечь его внимание. Их взгляды на мгновение встретились — она все еще была раздражена, как он заметил, — остальные в комнате могли испариться, забрав с собой весь воздух. «Кого это обеспокоит? Кому нужен воздух?» — подумал Джеймс. Он дышал только одной Николь.
Он хотел иметь ее рядом с собой. Он хотел, чтобы она больше никогда не оставляла его. И он особенно хотел ее этой ночью, наверху, в ее спальне.
Стулья придвинулись. Как только Джеймс снова сел, он начал задавать себе вопросы. Почему она злится на него? И как она злится? Эта проклятая женщина умело скрывает свои чувства, так что трудно их понять. Он перестанет сердиться, если проведет нынешнюю ночь в ее комнате наверху? Она объяснится? Захочет ли она спуститься к нему? И каково будет Филиппу, когда тот поймет, кто именно из них двоих ее интересует? Какое соперничество между ним и человеком, который поддерживал его, воспитал и теперь руководил большей частью его работы и способствовал его карьере?
Он увидел, что Филипп остался стоять с поднятым бокалом вина. Подождав немного, он взглянул поверх бокала на Николь. Женатый мужчина в присутствии других произнес в высшей степени неподходящий тост:
— За наиболее выдержанную и приятную женщину, которую я когда-либо знал.
Знал. Джеймс нахмурился, глядя в тарелку с ростбифом, которую перед ним поставили. Под ложечкой у него засосало, кровь начала неприятно отчетливо пульсировать в жилах.
Он услышал воркующий голос Николь:
— Сядьте, Филипп.
Тот подошел к краю стола, он был смущен, как заметил Джеймс, и плюхнулся на свой стул.
Джеймс почувствовал опьянение, когда поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо Николь, но взгляд его остановился на ее груди. Она вздымалась над вырезом платья. Он не различал слов в общем разговоре, приглушенные голоса смешивались в едва различимый шум. Он только слышал нежный звук, издаваемый Николь, — вдох и выдох. Медленно и ритмично поднималась и опускалась белая грудь над темно-красной кромкой ее платья.
Сидя напротив него, Николь почувствовала его интерес. Она, казалось, не могла вновь обрести душевное равновесие с тех пор, как испытала потрясение, повстречавшись с ним днем. Приезд Джеймса, его присутствие привели в смятение все ее чувства. Она была в возбуждении весь день. И теперь один только взгляд на это одеяние! О чем только она думала? Нервно расхаживая у себя наверху, она решила, что даже не выйдет к обеду. Почему же ей пришлось после мучительного решения расстаться с Джеймсом уже через месяц передумать, и все из-за одного лишь его неожиданного появления? Разве это не возмутительный поступок, разве это честно? «Ну что же, я его проучу, — подумала Николь. — Я надену платье, которое очень точно подчеркивает мою суть». Красное, с низким вырезом — платье опытной, знающей себе цену дорогой женщины. Как смел он приехать сюда! Он об этом пожалеет.
Глупо. Она может, конечно, одеться так, чтобы обольстить его. Она может, конечно, вымазаться вся толстым слоем вишневого сиропа, потому что Джеймс Стокер выглядел всегда именно так, словно готов был проглотить ее платье вместе с ее кожей.
Тем не менее она не знала, что больше ей досаждает: нервирующий сюрприз или неослабевающее приставание Филиппа, который вечно ныл и жаловался, говорил с целью произвести на нее впечатление.
Филипп возобновил преследование после стольких лет равнодушия. Как это раздражало!
После пылкости Джеймса его отношение можно было расценить в лучшем случае как равнодушие. Джеймс! О, Джеймс! Он был, как прежде, сияющим и страстно желающим, как в тот вечер у Татлуорта.
Ах, почему ей так приятно снова видеть его, хотя ее должно это только раздражать? Николь хотела верить, хотела, чтобы все, что она постаралась сделать, имело хоть какое-то значение. «Я сделала это для тебя. Я отдалилась от тебя, уехала, пожертвовала своим счастьем, чуть ли не своим рассудком. А ты снова здесь». Ей хотелось пронзительно прокричать это ему. Но ее чувство обиды несколько смягчилось, она смутилась при взгляде на него. Почему она не может испытывать к нему злость? И почему бы ему не отвернуться, — что за нескромные мысли одолевают его нестойкий разум?
Если бы глаза оставляли отпечатки, как пальцы, то ее рот, шея, грудь рдели бы или остались без кожи из-за беспрестанного томительного глазения Джеймса. Он скользил по ней своим взглядом даже тогда, когда старался контролировать себя, но было просто замечательно, что ему это не удавалось. Замечательно, бесполезно и очень жаль. Потому что его желание было безумием.
Боже! Она должна уехать, она должна сегодня же уехать! Она должна была уехать в тот момент, как только узнала, что он здесь. Она должна уехать сейчас, встать и уехать.
Но она все еще сидела. Она чувствовала себя потерянной, готовой рассыпаться на мелкие осколки, как прозрачное тонкое стекло.
Филипп тем временем главенствовал в разговоре. Одному Богу известно, что Дэвид делал весь вечер. Николь привередничала в еде. Джеймс ел почти все подряд, гоняя картофель по всей тарелке в промежутках между созерцанием Николь и яростными взглядами в сторону Филиппа.
