Джулия Куин - Великолепно!
– Ладно, принято. А теперь не расскажите ли вы мне, что происходит?
Эмма попыталась собраться с мыслями.
– Думаю, вкратце все можно изложить одной фразой: я попросила Алекса жениться на мне.
Белл медленно опустилась на кровать.
– Неужели это правда?
– Да, и этот мерзавец отказал ей, – сказал Нед.
– Не может быть!
– Может. – Эмма мрачно кивнула.
– Но почему? – спросила Белл недоверчиво.
– Это уже тебя не касается, и Неда тоже.
– Неужели ты не могла подождать, пока он сам сделает тебе предложение? Обычно это происходит именно так, разве нет?
– У меня было слишком мало времени.
– Что, ради всего святого, ты хочешь этим сказать? Тебя нельзя назвать старой девой…
– Это все из-за меня, – вмешался Нед. – Эмма решила принести себя в жертву.
Белл окинула Эмму скептическим взглядом.
– Ты это сделала ради моего брата?
– Так оно и было, – не унимался Нед. – Я вляпался в неприятную историю: карточный долг и все такое…
– И сколько же ты задолжал? – подозрительно спросила Белл.
– Десять тысяч фунтов.
– Не может быть! Ты что, рехнулся?
– Я сперва тоже так думала. – Эмма сокрушенно развела руками.
– Послушай, мы обо всем этом уже говорили с Эммой, – покаянно сказал Нед. – Вудсайд жульничал, и…
– О нет! Только не виконту Бентону! – застонала Белл. – Этот человек – свинья!
– Он даже хуже, чем ты думаешь, – заметила Эмма, – потому что предложил обменять свой долг на тебя.
– На меня? Не хочешь же ты сказать…
– Судя по всему, он рассчитывает на тебе жениться и, вероятно, решил, что скомпрометировать тебя – лучший способ добиться твоего согласия.
Белл передернула плечами:
– Боже, как это грязно! Думаю, мне надо принять ванну.
– У меня есть кое-какие деньги, оставленные семьей матери, – пояснила Эмма. – И я подумала, что смогла бы отдать их Неду: тогда ему не пришлось бы рассказывать обо всем родителям. Но дело в том, что я не смогу получить наследство, пока не выйду замуж.
– И что же нам теперь делать?
– Не думаю, что у меня есть выбор, – печально сказал Нед. – Придется обратиться к ростовщику.
– Если только не… – Эмма замолчала, не докончив фразы.
– Если что? – Нед резко вскинул голову. – Когда ты в последний раз сказала «если не», то в результате осталась с разбитым сердцем.
При этом упоминании слеза скатилась по щеке Эммы, но она поспешно смахнула ее.
– Ты идиот, – прошипела Белл и пнула брата ногой в голень.
– Вероятно, ты права. – Нед поморщился. – Прости, Эмма, мне не следовало этого говорить.
– Все в порядке, – сказала Эмма тихо. – Ты просто мне кое о чем напомнил. И все же сейчас речь не об этом.
– Верно! – обрадовалась Белл. – Я думаю, у тебя появился какой-то план, так?
Эмма несколько секунд не сводила взгляда с окна и лишь потом ответила:
– Да, это так, и вот что, я думаю, нам следует сделать. Мы должны выкрасть расписку Неда.
– Что?
– Если у Вудсайда не будет письменного обязательства, он едва ли сможет взыскать долг. По-моему, это прекрасный план.
– Не спорю, он мог бы сработать, – задумчиво согласился Нед. – И когда ты хочешь этим заняться?
– Прямо сейчас. У нас не так уж много времени, и мы не знаем, сколько времени потребуется, чтобы найти эту бумагу.
– Но скажи на милость, как ты можешь быть уверена, что Вудсайда не будет дома, когда мы попытаемся выкрасть расписку? – засомневалась Белл.
Эмма пристально посмотрела в глаза кузине:
– А вот это будет целиком зависеть от тебя.
– Нет! – Белл поморщилась. – Я и слышать не хочу об этом.
– Ради Бога, Белл, я же не прошу тебя продаваться. Все, что от тебя потребуется, – послать Вудсайду записку, в которой будет сказано, что ты очень хочешь его видеть, к примеру… – Эмма подняла глаза к потолку, мысленно перелистывая свою записную книжку с упоминанием всех светских вечеров, на которые была приглашена, – завтра на балу у леди Моттрам. Он так увлечен тобой, что стремглав помчится на встречу. Все, что ты должна сделать, – это развлекать его несколько часов, пока мы проскользнем в его дом и найдем расписку.
– И как ты предлагаешь действовать? Допустим, он подумает, что Нед решил пожертвовать моей невинностью и продал ее за десять тысяч фунтов. Тогда…
– Тогда он не покинет бала, пока ты остаешься там.
– Только не позволяй ему увлечь тебя в сад, – забеспокоился Нед.
– Или на балкон, – добавила Эмма. – Балконы часто бывают плохо освещены, и там многое случается.
– А что мне сказать, когда люди начнут вами интересоваться? – спросила Белл. – А они, как ты знаешь, непременно начнут.
– Ты будешь не одна, тебя будут сопровождать родители.
– Это меня успокаивает, но не так, как бы мне хотелось. – Каждое слово, срывавшееся с уст Белл, было пронизано сарказмом. – А их не удивит, что я провожу время с человеком, которого презираю?
– Белл, ты же умная женщина, – непринужденно заметил Нед. – В конце концов, придумай что-нибудь.
– Все равно это будет самое гнусное, самое ужасное дело в моей жизни, – вздохнула Белл, и лицо ее сморщилось, словно она выпила стакан прокисшего молока.
– Согласна, но… Ты это сделаешь? – спросила Эмма с надеждой.
– Конечно.
Вечер вторника Алекс провел наедине с бутылкой виски, размышляя об удивительном актерском таланте Эммы. В течение двух месяцев она морочила ему голову, а он был уверен, что по-настоящему узнал ее. Эмма стала неотъемлемой частью его жизни, и порой он даже мог предсказать, что Эмма скажет до того, как она начинала говорить. И кто мог бы догадаться, какой острый математический ум скрывается под ее ярко-рыжими локонами? К тому же она оказалась самой ловкой на Британских островах лазальщицей по деревьям. И все равно, женщина, способная лазать по деревьям и насадить на крючок червячка, произвести с легкостью любое арифметическое действие, не могла быть алчной маленькой сучкой, каковой он назвал ее не далее как нынче днем.
Но разве она не сказала ему прямо, что хочет выйти за него из-за денег? Точнее, она сказала, что нуждается в деньгах, и это невозможно было отрицать.
Тем не менее, оставалась одна мелочь. У Эммы и без него была куча денег, поскольку компания ее отца давала хороший доход. Но раз Эмма не нуждалась в его состоянии, тогда что же заставило ее обратиться к нему?
К сожалению, Алекс был слишком пьян, чтобы задуматься над этим; он заснул в кабинете, а в среду утром, ужасно страдая от похмелья, с трудом заставил себя подняться по лестнице. Упав на постель, он начал размышлять о том, не произошло ли здесь какого-либо недоразумения. Конечно, то, как Эмма вела себя в течение двух месяцев, должно было перевесить ее необдуманное фривольное замечание, и, возможно, он повел себя как полный осел. Хотя, с другой стороны, своим поступком Эмма лишь еще больше подтвердила его мнение о женщинах, укоренившееся за десять лет, а десять лет имели куда большее значение, чем два месяца.
