Элоиза Джеймс - Укрощение герцога
Сначала Имоджин показалось, что толпа состоит из одних мужчин. Но, когда ее глаза привыкли к полумраку, она смогла разглядеть, что женщины кое-где мелькали. Мужчины мало чем отличались от тех, кого она видела в конюшне отца, только были менее трезвыми. Но женщины… Подобных ей не доводилось встречать.
Он потянула Гейбриела ближе к себе.
– Что делает эта женщина на сцене? – спросила она шепотом, когда Хайнд со стуком поставил на их столик бутылку и два стакана.
Рейф бросил взгляд через плечо. На сцену был водружен стул, и щедро одаренная прелестями женщина замерла в странной позе, будто снимала чулки. Ее сорочка сваливалась с груди. Она отбросила в сторону платье, будто собиралась раздеться. Мужчины в зале были слишком увлечены беседой или игрой в карты, чтобы обратить на это внимание.
– Она – нечто вроде рекламы, – сказал Рейф. – Это пролог к выступлению Кристабель.
Он сделал неприятное открытие – для питья здесь было только вино. Если он и мог попытаться проглотить малую толику вина, то не рискнул бы попробовать на себе крепость пойла, предложенного Хайндом. Но конечно, Имоджин заметит, что он не пьет. И догадается, что за наклеенными усами скрывается Рейф.
При этой мысли его передернуло. Ведь она так страстно целовала Гейба, а не его. Без дальнейших раздумий он смахнул свой стакан со стола.
Но Имоджин не обратила на это внимания. Она наблюдала за женщиной на сцене, которая все выше поднимала нижнюю юбку.
– Это родинки у нее на груди? – спросила Имоджин.
Рейф снова посмотрел через плечо. У женщины была на удивление белая грудь, оттенявшаяся умело наклеенными мушками как раз в ложбинке между грудями. Казалось почти естественным, что под юбками у нее была бутылка джина, и время от времени она делала глоток из нее, когда не замирала неподвижно на месте.
Имоджин опиралась подбородком на руку и смотрела на проститутку с восторженным вниманием.
– Они наклеивают мушки, чтобы скрыть урон, нанесенный болезнями, – сказал он. – Видите, у нее на щеке их четыре?
– Потрясающе, – произнесла Имоджин, не в силах оторвать взгляда от лицедейки.
Рейф сделал знак хозяину.
– Что у вас на ужин?
– Фаршированное телячье сердце, – сказал хозяин, – жареная печенка, пирог с голубями – все к вашим услугам!
Он повернулся вокруг своей оси и шлепнул молодого человека, маячившего у него за спиной.
– Вложи шпагу в ножны, а не то будешь допивать эль на улице и потеряешь счастливый случай увидеть и услышать Кристабель.
Молодой человек с недовольным видом вложил свое оружие в ножны, а Хайнд, не переводя дыхания, продолжил:
– …баранья нога, зеленый горошек.
– Мы закажем пирог с голубятиной, – сказал Рейф. – И лимонад для моей спутницы.
– Эй, там! – взревел Хайнд, не потрудившись ответить. – Вы что, думаете, это помойка?
Секундой позже он притянул головы двух своих гостей друг к другу и ударил их одну о другую с такой силой, что послышался треск, потом одного из них швырнул через весь зал.
– Боже мой! – вымолвила Имоджин, продолжая медленными глотками потягивать вино. – Он очень силен, несмотря на малый рост.
– Бросать людей через всю комнату – хорошее упражнение.
– Как вы думаете, есть у нашей актрисы друг?
Рейф подвинул свой стул так, что теперь его плечо почти касалось плеча Имоджин.
– Да уж, не без того, – сказал он, когда лицедейка спрыгнула со сцены прямо в объятия молодого человека, поднявшего ее высоко в воздух, а потом торжественно вынесшего из парадной двери.
– А где они… – начала Имоджин, но не закончила фразы.
– Где они проводят ночь?
Он не мог бы сказать, покраснела ли она, из-за слоя румян на ее лице.
– Разумеется, я не посмел бы этого выговорить в обществе такой почтенной леди, как Гризелда.
Имоджин хмыкнула. Она бросила на него взгляд исподтишка, потом беззаботно рассмеялась.
– Что? – спросил Рейф, наклоняясь еще ближе к ней, так что его рот оказался возле ее неестественно желтых кудряшек.
– Я ничего не сказала.
Голос ее звучал дерзко и вызывающе, но внимание Рейфа привлек изгиб ее уха. Он мог его различить сквозь желтую пену кудряшек.
– Вы совсем не похожи на Гризелду, – сказал он ей на ухо и с удивлением услышал, как вибрирует его голос. А потом дотронулся языком до этой изящной розовой раковины.
Она вздрогнула.
– Вы прекрасны на вкус, – сказал он. – Вы сладостная и женственная, несмотря на то что напускаете на себя вид легкомысленной, умудренной житейским опытом вертушки.
– Вы говорите, как Рейф! – сказала Имоджин и бросила на него хмурый взгляд. – Я вовсе не собираюсь становиться любовницей одного человека и принадлежать только ему. Вы представляете, что вынуждена делать эта женщина, чтобы просуществовать?
– Да, – пробормотал Рейф, снова склоняясь к ней.
Но ее глаза сверкнули так, как могли загореться только глаза Имоджин.
– Женщины по всей этой стране вынуждены добывать себе хлеб насущный постыдным способом, – сообщила она ему.
Был только один способ заставить ее замолчать. Однако даже это не сразу сработало. Она пыталась что-то сказать и била его по плечу изящным кулачком. Но Рейфу было наплевать.
Он не целовал женщину, по-настоящему не целовал, с тех пор, как умер его брат, а потом начал пить, и все радости жизни отошли на задний план и испарились вместе с виски. Теперь же он смог почувствовать трепет ее нежной и полной, а сейчас недовольно выпяченной нижней губы. Она была слишком полной для безупречной красоты и чересчур нежной, чтобы ее можно было назвать иначе, чем совершенством.
Она перестала сопротивляться. Ее стройные белые руки обвились вокруг его шеи, и теперь для него перестал существовать запах разлитого джина и табачного дыма, царивший в гостинице. Он ощущал только невинный женский аромат Имоджин, которая, несмотря на свои претензии на свободомыслие, не завела любовника. Пока.
На стол возле них со стуком поставили блюдо.
– Я плачу за выступления на сцене, – сказал Хайнд. – А вы двое, похоже, слишком нетерпеливы, чтобы вести себя должным образом.
Рейф отстранил Имоджин и медленно поднялся на ноги, с яростью глядя на Хайнда.
– Вы, кажется, позволили себе невежливое замечание, касающееся этой молодой леди? – спросил он негромко. Но в этой части зала воцарилась тишина, как в стоячей воде пруда. – Мистер Хайнд, кажется, вы позволили себе какое-то дерзкое замечание?
– Нет, – запинаясь пробормотал Хайнд, теперь вовсе не похожий на того дюжего малого, который был способен бросить одного из своих гостей через все помещение. – Я ничего не говорил! Ничего!
