Андрей Шляхов - Петр Чайковский. Бумажная любовь
В музыкальной среде, как и в жизни, Чайковский предпочитал держаться особняком.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ «БЛАГОДЕТЕЛЬ»
Из Полтавы ему еще никто не писал. Письмо вызвало удивление и любопытство.
Фамилия Ткаченко, выведенная небрежным почерком, ни о чем не говорила. Инициалы «В» и «А» тоже. Он еще раз прочитал свой адрес на конверте и, убедившись, что письмо точно адресовано ему, взял со стола серебряный ножичек для писем, подарок Модеста, и вскрыл конверт.
Письмо, написанное тем же небрежным почерком, что и адрес, начиналось с восхваления его заслуг перед «Ее Величеством Музыкой», после чего незнакомый корреспондент, звавшийся, кстати, Василием Андреевичем, переходил к делу — начал рассказывать о себе.
Он писал, что питает к музыке (постоянно титулуя музыку «Ее Величеством») неистребимую страсть, желает посвятить себя ее изучению, но, увы, не имеет для этого средств. Василий Андреевич нашел оригинальный способ решения своих проблем — предложил себя в лакеи «господину Чайковскому», вместо жалования попросив «музыкальных уроков».
Прочитав письмо, Петр Ильич закурил папиросу и призадумался. Послание господина Ткаченко понравилось ему своей искренностью и грамотным изложением мыслей. Чувствовалось, что Василий Андреевич пишет о наболевшем, пишет о том, что долго созревало в его душе.
Петру Ильичу захотелось ответить на письмо. Ему, находящемуся под сенью покровительства дорогой Надежды Филаретовны, вдруг вздумалось попробовать себя в роли благодетеля. Должно быть это очень приятно.
Ответ вышел кратким:
«Милостивый государь Василий Андреевич!
С удовольствием прочитал ваше письмо. Признаться, я был очень тронут.
Позвольте принести Вам мою искреннейшую благодарность за столь обильное восхваление моих скромных заслуг.
К сожалению, я не могу принять Ваши услуги в качестве лакея, но могу содействовать Вам в способах приобретения музыкальною образования, если Вы сообщите мне ваш возраст и убедите меня, что Вы достаточно способны, чтобы Ваше учение привело к чему-нибудь.
Искренно Вас уважающий П. Чайковский».
Запечатывая конверт. Петр Ильич был уверен, что ответа не получит, но ошибался — второе письмо от Василия Андреевича пришло дней через десять.
Тон его был не восторженным, а скорее печальным. Печальным, как судьба Василия Андреевича Ткаченко.
Василий Андреевич писал, что ранее он музыке не учился, но имеет исключительные способности в «подборе мелодий по слуху». Лет Василию Андреевичу было двадцать два, происходил он из кубанского казачества, в Полтаве работал официантом в ресторане «Марсель», жены и детей не имел, но имел горячее желание учиться музыке.
Петр Ильич не стал обнадеживать человека зря — откровенно написал в ответном письме, что в двадцать два года начинать учиться музыке поздно и что ему следует оставить манию спою к музыке.
Ответа не последовало, вернее ответное письмо пришло только на следующий год, в канун Рождества, когда Петр Ильич приехал на несколько дней в Москву из Каменки по неотложным делам.
Конверт был толст, грязноват и небрежно заклеен. Обратного адреса на конверте не было, зато был штемпель воронежского почтамта. Когда Чайковский вскрыл конверт, на стол выпали три сложенных листа бумаги, два из которых были его же собственными письмами, отправленными господину Ткаченко, а третий представлял собой новое письмо Василия Андреевича.
Не письмо, а крик отчаявшейся души.
И не новое, а последнее — Василий Андреевич прощался со своим кумиром и писал, что решился на самоубийство, так как борьба с невзгодами жизни и безнадежность выйти когда-нибудь из положения человека, работающего только из-за куска хлеба, внушили ему отвращение к жизни. Отчаяние сквозило в каждом слове несчастного, горем были пропитаны кривоватые строчки, забегающие одна на другую.
Петр Ильич не стал долго раздумывать, что ему следует предпринять, чтобы спасти несчастного, благо брат Анатолий уже перевелся по службе в Москву и жил недалеко — на Садовой, близ Кудрина, в доме Быкова.
Алеши с ним уже не было — несчастный томился в казарме среди грубых товарищей по несчастью. Фельдфебель невзлюбил его и постоянно придирался, хорошо хоть командир полка оказался симпатичным человеком и к тому же почитателем Чайковского. Он обещал взять бедного мальчика под свое покровительство.
Алеше предстояло провести в солдатах пять лет.
Целых пять лет!
Нескончаемо долгих пять лет!
Это было невозможно представить себе. А еще невозможно было представить, каким вернется Алеша… Вдруг он огрубеет, очерствеет душой, наберется дурных привычек и станет истинным солдафоном? О, как это ужасно! Ужасно и бессмысленно! Что потеряла бы Российская империя, позволив Алеше пренебречь воинской службой? Да ничего она не потеряла бы! Напротив — нескольких своих подданных сделала бы счастливыми — самого Алешу, мать Алеши, Петра Ильича…
«Он же писал о том, что хочет поступить ко мне в услужение», — кстати, вспомнил Чайковский, и его желание помочь незнакомцу усилилось. Без Алеши приходилось тяжело. Надо было самому вникать во множество мелочей, засорять память никчемными сведениями, тратить больше трудов в удовлетворении обычных ежедневных потребностей, а это все раздражало. Он дважды пробовал нанимать слуг. Брал их по рекомендации знакомых, которым доверял, но оба кандидата пришлись не ко двору. Один оказался непроходимо туп, и к тому же нечист на руку, а второй вечно шмыгал носом и не любил мыться. А Василий Андреевич, если судить по письму, натура одухотворенная и тонко чувствующая. Вдруг ему удастся заменить Алешу кем-то похожим?
Анатолий Ильич не удивился внезапному и довольно позднему визиту брата.
— Опять она? — спросил он, думая, что Петру Ильичу вновь досаждает Антонина Ивановна.
— Нет, Толя, со мной все нормально, — отвечал слегка запыхавшийся брат, только что поднявшийся бегом по лестнице. — Я хочу знать — нет ли у тебя знакомых в Воронежском полицейском управлении?
— Надворный советник Стоиков, Леонид Аристархович, — тут же ответил Анатолий. — Мы вместе кончали училище.
— Я могу телеграфировать ему, сославшись на тебя? С просьбой срочно найти в Воронеже одного человека?
— Можешь, но…
Петр Ильич уже сидел за рабочим столом брата и писал телеграмму. Тремя минутами позже Антон, слуга Анатолия, отправился на почтамт, а Петр Ильич принял немного коньяку, чтобы успокоиться и рассказал брату о несчастном Ткаченко.
Надворный советник Стоиков оказался дельным человеком — в считанные часы отыскал в Воронеже Василия Андреевича Ткаченко и телеграфировал в Москву. Обрадованный Чайковский послал ему денег на дорогу и пригласил приехать в Москву.
