Александр Селисский - Трофим и Изольда
– Это от слова «сообщники»?
Но стезю выбрал техническую, как несравненно более надёжную, да и наследственную, хоть и по недворянской, отцовской линии.
«Особенно бережно хранил отец три книги с памятными надписями. Первая была Евангелия и надписана: «Лапину Антонию 1912 года, июля, 12го дня, в день окончания гимназии. Для руководства в жизни» Вторая – История ВКП(б) под редакцией И. Сталина. Соответственно: «Лауреату Сталинской премии Антону Мокеевичу Лапину 21го июня 1941 года». Наверное, тоже для руководства. Он был одним из авторов знаменитого сварного шва Патона, к которому сам Патон, как рассказывают, имел отношение косвенное. Инженер-мостовик, не имевший представления о сварке, получил заказ лично от Сталина. Попробуй, откажись! Третья книга была, по слухам, без дарственной и надёжно упрятана от посторонних. О ледовом походе генерала Корнилова, в котором студент Лапин участвовал не совсем добровольно. В Ростове на улице к нему подошли трое. «Студент? Интеллигентный человек. Почему не с нами?» А на боку у каждого пистолет. «Я с вами, господа, с вами»/Из О.Л./
Справедливости ради замечу, что ни я, ни кто-либо из знакомых эти книги в руках не держал. Но участие Антона Мокеевича Лапина, а разработке знаменитого шва мне подтвердили сотрудники Института электросварки.
Этим швом варили «Т-34» – лучший танк Второй мировой войны. …
Придя к сыну в день рождения, он увидел нашего друга Генриха, и они радостно бросились друг к другу.
– Геня! Откуда ты знаешь моего папу?!
– Мы встречались... – сказали оба вместе. Чуть смущённо. И не продолжили. Со мной Геня был откровеннее. Встречались они, как правило, в винных магазинах. Потому и жил Антон Мокеевич отдельно от семьи, уже много лет.
Олег поступил в Политехнический институт, но не надолго. Повесть о невезении:
«В глазах профессора увидел я отвращение и ужас при мысли, что, не зачтя материал, со мной надо встречаться ещё раз. Старик придвинул ведомость, мечтая поставить вожделенную тройку и забыть этот кошмар. " Зачётку! – сказал брезгливо. Я протянул зачётку. – Ла-апи-ин, – протянул он, Лапин Олег Анто-о.... – и вдруг побагровел… но тут же стал зеленым. И заорал на меня, стуча по столу обоими кулаками сразу. Ещё и топал ногами, одновременно хватаясь за сердце. – «Что-о? – надрывался он. Это у сына Антон Мокеевича такие знания?!! Во-он-н! – Даже в коридоре и слышал: – Вон, вон и вон!..» – Я единственный студент в мире, который по блату провалился. /Из ОЛ/.
Так и не закончив института – а учился, кажется, в четырёх, практическое знакомство с радиотехникой Олег начал с ремонта трофейных приёмников, прозванных «Геббельс». Согласно легенде, которую он, в лучших традициях дипломатии, не утверждал, но и не оспаривал, первый «Геббельс» безнадёжно испортил, за что получив прозвище «фашист», прилипшее навсегда. И еще «дворянин-умелец». Отдыхая днём на службе, вечерами, зарабатывал: брал в ремонт магнитофоны. Заявлял, что ручной труд есть исконная традиция русского дворянства, идущая от князя Волконского: тот, как известно, стал в Сибири огородником. Увы! – магнитофоны были у всех друзей, их тащили на ремонт к Олегу. Друзья же, как известно, платят дружескими чувствами. Вконец обнищав, он вступил в бригаду халтурщиков. Бригада, по подрядам строила в автопарках конвейеры, для осмотра и ремонта грузовых машин и Олег должен был снабдить их автоматикой.
Дирекции автопарка нужно было: а/. Отчитаться перед руководством за выполнение годового плана по рационализации; б./ Часть денег прикарманить. Конвейер был туфта, липа, чистая советская показуха, никакие грузовики, равно, как и легковушки или, скажем, бронеавтомобили никто никогда не собирался на нём ремонтировать или, хотя бы, осматривать. Но один раз в присутствии начальства (которое было в курсе дела, но блюло свой интерес перед начальством высшим, а те перед ещё высшим!) один раз лента должна была двигаться. Автоматически останавливаясь, где надо. Эту автоматику делал Олег. Парни вечерами вкалывали по-чёрному, предвкушая грядущий отдых у моря. Наконец закончили. Разделили деньги. Выпили по маленькой за окончание трудов. И в тот же вечер Олег проиграл свою долю в преферанс. Он вздохнул, почесал в затылке и фальшиво пропел:
Капитал, капитал, улыбнитесь...
На основной работе он также проектировал автоматику. Подозревая, что и она никогда не будет работать. Построили же электростанцию, самую большую в Сибири, хотя и другие были не маленькие. Электростанция работала в половину проектной мощности: не было потребителей. В другом месте завод, самый передовой в Европе. Он выпускал технику, с каждым годом всё больше отстающую от мировых стандартов. По Беломорканалу некому плавать. По БАМу нечего возить. Всё было не важно ибо, что бы ни строила страна, на самом деле строили светлое здание социализма, такое же «липовое», как всё остальное. Кирпичи в него вкладывал каждый на своём рабочем месте. С идейно выдержанным грохотом, даже в конструкторском бюро. Олег говорил: «Я каждое утро приношу и вкладываю свой кирпич. А каждый вечер вынимаю его и уношу обратно».
У него было две тёти, двоюродные мамины сёстры. Младшая была знаменита: народная артистка СССР Зоя Михайловна Гайдай. Тётя Зоя пояснила Олежеку, что музыку надо слушать громкую, иначе пропадают высокие ноты. Но она в глубине огромной квартиры, в доме где жили оперные звёзды, на новейшем импортном проигрывателе слушала Джильи – на худой конец, Лемешева. У Олега магнитофон «Днепр» стоял на подоконнике, единственном свободном месте и слушал он Розенбаума тоже громко, по тётиному совету. А в соседнем доме был райком партии. Да-да, той самой. Другой тогда не было. И пришли. И сказали. Олег заупрямился, напомнив пришедшим, что постановлением горсовета громкая музыка запрещена только с одиннадцати часов вечера до восьми утра. Действительно, было такое идиотское постановление /его потом отменили/ и каждый сумасшедший магнитофонщик целый день мог безнаказанно отравлять жизнь соседям. Но не всяким. Скоро пришёл милиционер и отвёл в суд. Там было пусто. «Подожди здесь, – сказал милиционер, – я найду судью». И куда-то ушёл. Олег немедленно бежал. До конца дня прятался. Не ночевал дома. Утром переоделся в новый костюм и пошёл на приём к адвокату. Адвокат объяснил, что он абсолютно прав, и никто ни в чём не может его обвинить. Взяли на работе. «Вчера отделался бы штрафом, – сказал милиционер. – А теперь будешь сидеть. – И он получил десять суток. И сидел. В новом костюме, который старел на глазах.
Олег с Трофимом не подозревали, что они собратья. Или коллеги?
Старшая же тётя Олега, Мария, /отчества я к сожалению не знаю, т.к. с тётей знаком не был: увы – люди смертны. К счастью, бессмертны предания/ старшая тётя воспитывалась в Институте благородных девиц. Из преданий: «У неё были изысканные манеры, даже в старости она «держала спину», блестяще владела французским и немецким языками, но искренно удивилась прослышав, что Земля имеет форму шара. Для благородных девиц такие познания были необязательны» /из О.Л. Племянник некогда собирался писать рассказы, но у меня нет для вас другого источника./ На её туалетном столике, однажды появилась фотография Булганина.
