Барбара Форд - Рождество в Индии
— И тогда ты оставишь меня рядом с собой? — я горько улыбнулась в ответ на его слова. — Нет, Джон, я хочу стоить хоть чего-то сейчас…
— Что же ты будешь делать?
— После того как я уеду отсюда, я поеду в Лондон, а оттуда — в дом, где когда-то жила со своими сестрами… Меня там никто не ждет, Джон.
Он, поджав ноги, сел рядом со мной, на пол.
Мы долго сидели молча среди упакованных и приготовленных к отправке вещей.
— Это все из-за меня, да? — спросил Джон. — Я хотел бы ехать с тобой тоже… в Англию… Я могу поехать с тобой туда?
Слова его прозвучали словно из какого-то давно забытого сна.
— А ты разве не уезжаешь? — спросила я.
Джон задумался.
— У меня есть кое-какие дела на завтра… но я вернусь… очень быстро, хорошо?
— Конечно, — откликнулась я глубоким вздохом. Слова потеряли силу, они делались мягкими, расплывчатыми, точно горячий воск.
Я зажгла свечи и подошла к окну.
Тянуло речной сыростью и прохладой. Перекликались одинокие птицы.
Джон поставил пластинку на граммофон и, не прикасаясь ко мне, остановился возле окна.
— Знаешь, — сказала я, — когда мне становится плохо и я не могу продолжать своих дел, я пытаюсь улучшить свое настроение… Я вспоминаю тот лагерь на реке, когда мы были с тобой. И Марка… И в первый раз, когда мы танцевали… Как все это было хорошо! А когда мне становится совсем плохо, я думаю еще об одном моменте… И тогда я могу перенести все… Ты понимаешь меня?
— Да.
— Потанцуй со мной, Джон. Мне так жаль, что я не смогла сказать тебе слов, которых ты ждал от меня… Вот эти слова… Вот эти неродившиеся дети… вот их трупики… схорони их: возьми меня на руки и покажи мне все — сверху. С тобой мне будет не страшно и хорошо…
Мы танцевали возле приготовленных чемоданов, среди сложенных книг, картин, набросков, чистых листов, недописанных писем…
Так начинался мой последний рассвет в Индии.
Когда-то у меня там была ферма…
Все приготовления к моему отъезду были закончены.
Чемоданы упакованы, запертые, увязанные, стояли они вдоль стены в моей комнате.
Странное тяжелое предчувствие томило меня. Какая-то неотвязная мысль, значение которой я не могла себе объяснить, стучалась в сердце.
Джон уехал по каким-то неотложным делам. А я ожидала его.
Не в силах бороться со своими тревожными предчувствиями, я вышла на веранду и пошла по дорожке в сад. Внезапный резкий порыв ветра принес с реки первые дождевые капли… Деревья затрепетали и склонились в одну сторону. Облака, неожиданно выскользнув из-за вершины горы, помчались по небу…
Необъяснимая тревога сжимала мое сердце… Мне показалось, что я уже нахожусь в Англии, что вся моя любовь под солнцем удивительной страны — не более чем долгий прекрасный сон, сказка, рассказанная в ночь перед Рождеством. Я посмотрела на небо. В этот час оно показалось мне изумрудно-зловещим. Я присела на скамью между деревьями и мыслями обратилась к Господу.
Чьи-то торопливые шаги прозвучали в другом конце аллеи.
— Джен!
Я не поверила своим глазам.
Прямо передо мной стоял Эдвард Рочестер. Глаза у него были не такие, как обычно. Дикое пламя сверкало в их глубине. Мне стало страшно и холодно.
— Что угодно тебе? — спросила я. Страшная, жуткая мысль вползла в мое сердце.
— Сегодня ветренно, Джен, тебе не стоило сидеть так долго на воздухе, — проговорил мистер Рочестер каким-то чужим бесцветным голосом.
— Что случилось? — почти вскрикнула я, вглядываясь в его перекошенное серое лицо. Это было лицо не просто старого человека. Я видела перед собой лицо грешника, совершившего самое страшное преступление на свете.
Внезапный порыв ветра сбросил на землю несколько алых цветов.
— Джон погиб, — наконец сказал мистер Рочестер, почти не открывая рта.
Эти слова я услышала и договорила за него сердцем.
— Как погиб? — прошептала я, хотя в глубине своей души уже знала — как.
Мистер Рочестер опустил глаза.
— Он умер так же глупо, как жил, Джен… Он был очень весел перед смертью… Он стоял на высоком горном утесе и смотрел сверху на реку… После землетрясения на реке, Джен, образовались огромные водовороты…
Он заметил у берега нескольких ягнят, которые жалобно блеяли, ну, просто, как дети, бурлящим течением их сносило все дальше и дальше… Какое-то мгновение Джон наблюдал эту картину, а в следующую минуту он был уже в воде, сражаясь с разбушевавшейся стихией и делая безнадежные попытки спасти ягнят.
Выбраться на берег ему не удалось… Я тоже не смог помочь ему, Джен… Вот такая глупая безрассудная смерть…
Мистер Рочестер пытался сказать что-то еще, но слова его потеряли для меня смысл.
Я стояла перед ним, ошеломленная, надломленная ветром, как в забытьи. Тело мое горело, раскачивалось из стороны в сторону.
— Ну, что ему были эти ягнята? — говорил мистер Рочестер. — Какой во всем этом смысл? Он всегда был неизвестно кем — не христианином, не индусом, не мусульманином… Так все говорят…
— Почему прислали сюда именно тебя? — проговорила я.
— Я подумал, Джен, что мой долг — сообщить тебе. Помочь тебе.
— Уйди, Эдвард, — прошептала я. — Или я убью тебя так же, как ты убил Джона.
По лицу мистера Рочестера скользнула ухмылка.
— Я уйду, Джен… Ты сейчас не в себе…
Он быстрыми шагами скрылся среди шумящей листвы.
Больше я его никогда не видела.
Джона похоронили на том высоком холме, из-за которого поднималось солнце. Внизу несла свои быстрые воды река, на берегу гнездились стаи белых и розовых лебедей.
Здесь же, на холме, прочел священник над его гробом молитву, никто не плакал по умершему… Никакой печали не чувствовалось вокруг.
Я смотрела на лежащего Джона. Лицо его было так же прекрасно, как и раньше. Лишь легкий кровяной развод темнел у него на груди.
— Пропустите меня, — спокойно произнесла я. Все смолкли и отступили.
— Вы говорите, — тихо сказала я, уловив обрывок чьего-то разговора, — что этот человек — самоубийца? Что он бросился со скалы? О нет, он не самоубийца, и пусть тот, кто его убил, не думает, что его дикая месть удалась… Нет, Джон будет жить, жить, как и жил, потому что душа его бессмертна… Я это знаю.
Улыбаясь, я осмотрела всех присутствующих и, встав на колени, прижалась губами к холодной, тяжелой руке Джона.
— Прости, — сказала я, — все прости. В том мире, где ты теперь, нет ненависти и страстей, нет ревности, есть только любовь…
Ты видишь, Джон, небо над твоей головой чистое, глубокое, синее, ярко светит ласковое солнце, по небу плывут редкие облака, точно белые лебеди, а рядом шумит, поет река, несущая к морю свои неспокойные воды. На растущих по склонам гранатовых деревьях полыхают красные цветы. Покойна Вселенная, Джон, покойны боги, покоен и ты сам.
