Дженнифер Блейк - Обнимай и властвуй

Осыпав тело пахнущей сиренью пудрой из кукурузного крахмала, девушка достала из шкафа чистую ночную рубашку из льняной ткани, с наслаждением ощутив, как мягкая материя прикасается к телу. В то же время, прикрыв наготу чистой рубашкой и халатом, она уже не чувствовала себя такой уязвимой.

Фелиситэ вновь взяла гребень, стараясь представить, как поступит Морган, если она заплетет на ночь длинные пряди волос в косу. В эту минуту с улицы до ее слуха донеслись звуки гитарных струн. Негромкая, но настойчивая и несколько меланхоличная музыка постепенно приближалась. Пока Фелиситэ прислушивалась, музыкант остановился рядом с домом и запел мягким чистым баритоном старинную испанскую серенаду.

Хуан Себастьян Унсага. Этот голос мог принадлежать только ему. Фелиситэ сразу сделалось неловко, ее охватил страх и какая-то непонятная печаль. Ей не было дела до этого испанского офицера, однако его настойчивость и желание открыть перед ней свои чувства, выражая их открыто, показались девушке очень трогательными. Он наверняка не знал о том, что ее положение теперь изменилось, иначе он бы просто не пришел сюда. Конечно, вскоре Себастьяну все станет известно, такие вещи невозможно скрыть в небольшом обществе, отношения членов которого столь тесно переплелись. Как ей следует поступить сейчас?

Отложив гребень, Фелиситэ быстро вышла из комнаты, так что полы халата и его капюшон колыхались в такт шагам. Прежде чем открыть балконные двери, она задержалась, взглянув в сторону кабинета. Оттуда не доносилось ни звука. Возможно, Морган не слышал серенады или, услышав ее, решил, что она предназначена не той, кто живет в доме Лафарга. Иначе просто быть не могло.

Дело не в том, что Морган имел право возражать, такая мысль сейчас даже не приходила ей в голову. Однако Фелиситэ не желала никаких конфликтов, ей не хотелось привлекать излишнее внимание к ее дому и новому постояльцу, который в нем поселился. Лучше всего было просто не замечать стоявшего внизу человека. Пусть он допоет песню до конца и уходит, убедившись, что серенада не нашла отклика ни у кого из тех, кто здесь живет.

Единственный недостаток такого решения заключался в том, что Хуан Себастьян Унсага не собирался заканчивать представление. Едва отзвучала одна песня, как его проворные пальцы начали извлекать из гитары новую мелодию. Музыка растеклась по улице, проникая в двери домов, распахнутые, чтобы их обитатели могли насладиться прохладным вечерним ветерком. Фелиситэ не сомневалась, что Себастьян не мог видеть ее там, где она сейчас стояла. Тем не менее он как будто чувствовал ее присутствие, судя по тому, какая глубокая тоска звучала в его голосе. Он действовал на воображение девушки, побуждая ее выйти на балкон и принять это выражение восхищения, хотя сама она понимала, что эта покорная мольба была всего лишь порождением ночи и искусной музыки, не более того.

Негромкий звук, раздавшийся сзади, заставил Фелиситэ обернуться. Морган стоял, скрестив руки на груди, устремив пронзительный взгляд зеленых глаз туда, где она укрывалась в тени портьер. Наконец он спросил тоном, полным едкого сарказма:

— И долго еще будет продолжаться этот кошачий концерт?

— Я… я не знаю.

— Зато я знаю, — процедил он и прошел мимо нее на балкон.

— Не надо! — закричала Фелиситэ, бросившись следом и пытаясь схватить его за руку, чтобы увести обратно. Но было поздно. На них упал серебристо-белый свет полной луны, только что поднявшейся над городскими крышами.

— Фелиситэ, — прошептал Хуан Себастьян, увидев ее в белом ночном одеянии, показавшемся ему светящимся, с золотистыми волосами, рассыпавшимися по плечам, — как вы прекрасны…

Он осекся, заметив темный силуэт стоявшего рядом мужчины. Несколько долгих секунд никто из них не произнес ни слова и не сдвинулся с места.

Наконец Морган сделал шаг вперед и оперся на перила.

— Так что же, Баст?

— Я… я не знал. Я не мог даже представить… — Удивленное выражение на поднятом вверх лице испанца быстро сменилось смущенным разочарованием. Картина, открывшаяся его глазам, была достойна осуждения. Благородный мужчина не станет снимать камзол, а тем более жилет и рубашку в присутствии дамы, если они не находятся в близких отношениях. И несмотря на то, что дамы французского двора и высшего света принимали визитеров как мужского, так и женского пола, находясь в дезабилье и наслаждаясь сплетнями, в то время как их одевали служанки, такое развлечение подходило лишь замужним женщинам, но не молоденьким девушкам, тем более ночью. Появившись в таком виде, они в открытую заявили о существующей между ними связи.

— Теперь ты все знаешь, — спокойно проговорил Морган.

— Да. — Хуан Себастьян выпрямился с гордостью истинного дворянина, кем он, если верить слухам, и являлся на самом деле. — Я хочу пожелать вам спокойной ночи.

Он произнес эти слова с такой печалью и горечью, что у Фелиситэ сжалось сердце. Ей захотелось окликнуть Хуана, уже повернувшегося к ним спиной, и все ему объяснить. Однако, подумав, что ей нечего рассчитывать на то, что кто-то может понять ее хотя бы отчасти, и представив, что ждет ее впереди, Фелиситэ с застывшим выражением лица поспешно вернулась в дом.

Морган последовал за ней. Он с непроницаемым видом наблюдал, как она взволнованно ходит по комнате, стараясь не приближаться к дверям, ведущим в спальни.

— Насколько я понял, — проговорил он, растягивая слова, — тебя бы больше устроило, если бы я не приказал Басту уйти, так?

Фелиситэ бросила на него сердитый взгляд.

— Меня бы устроило, если бы вы не заявляли столь откровенно о том, что находитесь в этом доме.

— Не понимаю, почему это так важно.

— Ещe бы, где вам понять. Ведь это не вас заклеймили, как шлюху.

— И не тебя тоже. Баст вряд ли станет болтать всем подряд, что видел меня здесь. — Голос Моргана казался исполненным сдержанной досады.

— Ему не понадобится это делать. Я не удивлюсь, если половина города уже все знает.

— В таком случае мы ничего не сможем поделать. Интересно, почему ты не беспокоилась об этом до тех пор, пока не увидела Баста. Может, ты больше переживаешь о потерянном поклоннике, чем из-за того, что лишилась чести и уважения?

— Мне нечего рассчитывать, что вы поймете мои чувства. — Глаза Фелиситэ холодно блеснули. — Вы же наемник, так давно променявший честь на деньги, что уже успели забыть, как без нее живется на свете.

— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Морган. На его скулах заходили желваки.

— Почему я должна это делать? Вы надругались над моим целомудрием, подчинили меня себе. Вы позаботились о том, чтобы меня порицали и презирали как изменницу и развратную женщину. Из-за вас и тех, кому вы служите, арестовали моего отца, запретив ему с кем-либо встречаться, как будто он уже умер для всех окружающих. Мой брат бежат, дом, в котором я живу, и все мое имущество описаны для конфискации и его наверняка отберут. По какому праву вы задаете мне вопросы? Как вы смеете это делать?