Сидони-Габриель Колетт - Невинная распутница
– Я сам собирался это сказать, – почтительно соглашается Можи.
Минна, которая не любит иронии, недовольно передёргивает плечами.
– Не надо смеяться надо мной! – просит она.
– Смеяться над вами? У меня и в мыслях не было ничего подобного, дитя моё!
– О чём же вы тогда думаете?
– Я думаю, что у вас на виске выбился один золотистый, почти серебряный волосок. Он изогнулся в виде вопросительного знака, и именно ему я отвечаю «да», будь то впопад или невпопад.
Она принуждённо улыбается, и между ними повисает неловкое молчание. Минне уже надоело стоять, и она избегает смотреть на Можи… Оба безмолвно вспоминают комнату с занавесками из жёлтого газа, где так легко срывались с уст откровенные, искренние слова, где мысли не прятались, представая в такой же наготе, как обнажённая Минна. Там они сказали друг другу всё…
Они печально молчат и слушают, как мелодично звенит в их душах тоненькая драгоценная нить…
– Я сегодня скучен, дитя моё, не так ли? Я вас больше не забавляю?
Она протестующе поднимает руку.
– Когда я забавляюсь, мне не бывает весело. И я могу быть довольной, не забавляясь ничем. Поверьте, – она кладёт узкую ладонь в перчатке на запястье Можи, – поверьте, что я ваш друг и что у меня нет других друзей, кроме вас… Мне нелегко признаться в этом, но ведь и дружба для меня – это так необычно! А теперь вернитесь к игре; мне пора идти.
– Идти куда?
– К Антуану. Он ждёт меня под часами.
Можи не удерживает её. Он уходит, поцеловав маленькую руку в перчатке, и Минна остаётся одна среди множества незнакомых людей, в звеняще-напряжённой тишине игорного дома…
Она вздрагивает, подумав о резком ветре, что продувает насквозь Корниш… По досадной случайности Минна и Антуан угодили в самый разгар сухой бури; колючая пыль вихрем несётся в свинцовом небе. А Средиземное море напоминает окраской серую устрицу…
Задумчивая Минна находит наконец Антуана и, взяв его под руку, выходит из казино.
Ветер расчистил небо, и по нему плывёт фиолетовая луна. Неподвижные пальмы застыли вдоль дороги, молочно-белые отели сменяются виллами цвета сливочного масла… Во всём этом ощущается прелесть светлой ночи, а ставший тёплым ветер предвещает наступление весны…
«Погода почти такая же мягкая, как в Париже», – вздыхает Антуан.
В коляске, запряжённой двумя костлявыми проворными лошадьми, Минна зябко приваливается к плечу мужа. Клячи идут рысью, и карета поднимается по дороге, ведущей к Ривьера-Палас; внезапно появляется тёмное прозрачное море… Серебряная полоска приплясывает вокруг длинного пятна света – перламутрового, как бледное рыбье брюхо…
– О! Ты видишь, Антуан?
– Вижу, дорогая. Тебе нравятся эти места?
– Нет. Но здесь красиво.
– А почему тебе не нравится?
– Не знаю. Это море, которого я никогда не видела… Из-за бесконечной воды становится так неуютно и одиноко, как нигде…
Он не смеет обнять её, погрузив пальцы в тёплый мех белой шубки, и своей робостью напоминает жениха. После того вечера, когда с сухим клацаньем револьверного затвора захлопнулась дверь спальни, он жил возле Минны на правах брата, переходя от подозрения к угрызениям, от страха – к ярости, а теперь с изумлённым восхищением думает, что был некогда мужем Минны, что распоряжался ею, словно владетельный паша, что занимался любовью, не спрашивая: «Ты хочешь меня?»
Те дни давно прошли… Однако Минна по-прежнему рядом, возле его плеча, и песочная пыль, колючая, как иней, доносит до Антуана лёгкий аромат лимонной вербены…
Они не произносят ни слова, пока не входят в большую комнату, откуда мода – вкупе с новыми представлениями о гигиене – изгнала обивку со стен и мебели. Даже занавесок нет на блестящих окнах, голых, будто в квартире, сдающейся внаём.
Всё ещё в шубке и в шляпке с приколотой розой, Минна подходит к окну. Ставни открыты, и в комнату вливается яркая южная ночь. Сад укрывает от взгляда Монте-Карло, и за тёмными верхушками деревьев виднеются лишь море и небо…
Три оттенка – серого, серебристого и свинцово-синего – поражают своим холодным великолепием, и Минна напрягает глаза, чтобы угадать таинственную, еле заметную карандашную линию, отсекающую море от неба…
В этой тёмной ночи, пробуждающей какое-то неведомое чувство в своенравной душе Минны, слышатся отзвуки всех дневных шумов. Налетает порывами далёкая музыка, а на круто взбирающейся в гору дороге хлопает кнут, скрипят колёса…
Минна старается вернуть свою душу, разлившуюся по морю, порхающую под луной; а та тревожно устремляется к очагу, которого не существует. Нигде не может она встретить греющуюся у огня Любовь, а у мечты её как не было, так и нет лица… Ах! Как роскошен сегодняшний вечер, как угрюмо-прекрасен, как жесток для тех, кому безмерно одиноко!
Продрогнув до костей, она поворачивается к Антуану, который курит, сидя в пижаме. Он рядом, и можно протянуть к нему дрожащие руки, руки маленькой королевы, что не умеет просить и подаёт для поцелуя ладонь с поникшими вниз пальцами, напоминающими узенькие бутоны белой наперстянки…
Он курит, и на лице его ничего нельзя прочесть. Но появилось что-то зрелое в этой физиономии честного бразильца, что-то печальное в большом горбатом носе, что-то задумчивое в глазах влюблённого разбойника… «Он способен размышлять?» – удивляется Минна. Никогда ещё она не задавалась таким вопросом, и в ней нарастает желание, чтобы он заговорил, чтобы звук его голоса одолел наконец эту ослепительную ночь, которая без стеснения лезет в окно…
– Антуан…
– Что, дорогая?
– Мне холодно.
– Тебе надо лечь.
– Да… Положи дорожный плед на мою кровать… Как же здесь холодно!
– Местные жители говорят, что такого не было никогда. Впрочем, завтра, скорее всего, будет чудесная погода. Ветер меняется… и ты увидишь голубизну моря… Мы поднимемся в Тюрби…
Он без умолку сыплет банальными фразами по мере того, как Минна раздевается, представ перед ним наконец почти нагой и какой-то необычной в этой чужой комнате. Она по-сестрински бесстыдно торопится, бежит в туалет и возвращается, стуча зубами от холода.
– О, эта постель! Простыни ледяные…
– Хочешь…
Он собирался предложить ей в дар тепло своего крупного смуглого тела, но осёкся, будто речь шла о чём-то неприличном…
– Хочешь, я попрошу для тебя грелку?
– Не стоит! – глухо кричит Минна из-под простыни, куда юркнула с головой. – Только укрой меня как следует… Подоткни одеяло… Поверни ночник в другую сторону… Спасибо, Антуан… Доброй ночи, Антуан…
Он спешит, счастливый и печальный до слёз, торопливо и безмолвно кружит вокруг кровати. Сердце его переполнено собачьей признательностью.
