Стефани Лоуренс - Избранница
Слова упали с его губ, а он, казалось, и не заметил. Она смотрела в его лицо и поражалась — вот он, весь, без привычной маски: сжатые губы, твердые скулы, никакого светского шарма. Его лицо было бы сурово, если бы во взгляде не было столько нежности. И тогда последние сомнения, таившиеся в глубине ее души, обратились в пепел. Сейчас она не могла бы назвать то чувство, что отразилось на его лице, но это было именно то, что она бессознательно хотела увидеть. А значит — все было правильно, так, как должно. Может быть, всю жизнь она ждала, чтобы наступил этот единственный миг и мужчина посмотрел на нее именно так: словно готов продать душу ради нее, ради того, чтобы обладать ею. Ибо для этого человека она была дороже и желаннее, чем душа.
Она потянулась к нему, и он принял ее в свои объятия. Губы их встретились, и Леонора испугалась бы той бури страстей, в которую погружались ее тело и ее разум, если бы здесь не было его — такого надежного, такого настоящего.
Тристан положил ладони на гладкие полушария ее ягодиц и прижал к себе — вперед и немного вверх, так, чтобы ее нежное и мягкое тело ощутило жар и твердость его плоти. Она застонала, чувствуя, как жар спускается ниже, туда, где, оказывается, находится средоточие желания.
Он приподнял ее, и вот руки Леоноры обвились вокруг его шеи, а ноги обхватили бедра. Он оторвался от ее губ и требовательно сказал:
— Идем.
Вместо ответа она вновь потянулась к его губам, пытаясь откровенно чувственным и жадным поцелуем выразить свою решимость, готовность и желание познать то, что еще ждет впереди.
Тристан подхватил ее и понес к кровати. И вот они вдвоем на широком ложе. Его мужское самолюбие, та примитивная часть, что жаждала физического обладания, торжествовало: она лежала перед ним обнаженная, жаждущая, предназначенная для него. Терзая ее губы, дразня языком ненасытный рот, он ласкал, совершенные груди, нежную округлость живота. Потом коснулся темных завитков и той мягкой, теплой плоти, что скрывалась под ними. Она охнула, тогда он вновь поцеловал ее, глубоко и долго, а потом отпустил, и теперь их губы лишь нежно соприкасались. Так нужно, чтобы она могла чувствовать и желать. Глаза в глаза, смешивая дыхание, они пойдут дальше. Пальцы его ласкали нежную плоть, дразня, заставляя учащаться дыхание. Грудь Леоноры вздымалась, рот приоткрылся. Палец его скользнул туда, где плоть сжималась и была так горяча… Тело девушки напряглось, она зажмурилась.
— Не прячься, смотри на меня.
Тристан продолжал ласку, давая ей возможность привыкнуть и осознать удовольствие. И с радостью ощутил, как тело ее расслабилось и раскрылось ему навстречу. Он смотрел — счастливый от того, что смог сделать это для нее, — как лицо девушки меняется: губы заалели, потемнели глаза. Дыхание Леоноры участилось, и Тристан почувствовал, как ногти впиваются в кожу. Она ловила ртом воздух, выгнулась и вдруг зашептала:
— Поцелуй меня… Прошу…
— Нет, я хочу смотреть на тебя.
Она судорожно вздохнула, и он прошептал:
— Расслабься и позволь этому случиться…
Ну же, его рука двигалась все быстрее, еще чуть глубже — и она закричала, поймав тот всплеск, что возносит на вершину блаженства. Тристан чувствовал, как сократились ее мышцы, видел дрожь, сотрясающую ее тело, — и был счастлив. И только теперь он поцеловал ее — долго и нежно, чтобы она почувствовала, что он с ней и они вместе. Он с сожалением покинул влажную глубину ее тела и погладил темные завитки и живот, чувствуя, как под его рукой опять напрягаются мышцы.
Надо отодвинуться, чтобы дать ей воздух и возможность прийти в себя. Но она не отпустила его. Руки крепче обвились вокруг шеи. Леонора взглянула в глаза Тристана и прошептала:
— Ты обещал выполнить любое мое желание. — Она провела языком по губам. — Не останавливайся.
— Леонора…
— Нет. Я хочу, чтобы ты был со мной. Не останавливайся.
Она выгнулась, и он задохнулся, чувствуя, как тело ее, влажное, горячее, прижимается к его плоти. Застонав, он подался назад, разорвав кольцо ее рук. Взглянул на ее лицо. Она смотрела на него странно глубокими глазами. Словно озера. Влага вдруг перелилась через темные ресницы, и серебристая капля покатилась по щеке. Слезы.
— Прошу тебя, не уходи, не оставляй меня.
Что-то дрогнуло у него внутри. Он хочет ее так, что голова пылает и мысли путаются. Но как джентльмен он знает, чего делать нельзя — нельзя овладеть девушкой вот так. Или нельзя противиться ее желанию, чтобы ею овладели вот так, прямо здесь и сейчас? Дом был пуст и тих, на улице — ночь. И словно только они двое остались во всем мире на огромной кровати. Она хочет его. Здесь и сейчас. Только это и имеет значение.
— Хорошо.
Он выпрямился и, взявшись за ремень, добавил:
— Помни, что это была твоя идея.
Она улыбнулась медленной улыбкой, глядя на него огромными глазами. Он сбросил остатки одежды, потом подошел к ее вещам, взял платье, встряхнул и вывернул наизнанку юбки. Вернулся к кровати и, приподняв ее бедра, подстелил платье.
Заметил, что бровь ее выгнулась вопросительно, но она промолчала и лишь послушно легла на платье.
Взглянула ему в глаза и без труда прочла его мысли.
— Я не передумаю.
— Так тому и быть.
Глава 9
Леонора была удовлетворена, а потому чувствовала себя комфортно, чего Тристан никак не мог бы сказать о себе. Пустой дом, окружавший их словно темный и теплый кокон, два обнаженных тела в постели и сознание незаконности происходящего натягивали его нервы до предела. О да, она захотела его сама и сказала об этом четко и ясно, и все же, узнай об этом кто-нибудь, в глазах всего общества он был бы виновен.
Но самым тяжким было увидеть себя со стороны и понять, какие темные глубины разбудила в нем эта женщина. Он не был уверен, что она не испугается натиска его страсти, и теперь, вытянувшись рядом с ней, медлил, давая возможность разглядеть ей свое тело и лицо: твердое, почти жестокое в обнаженности желания. Пусть она видит, и если хочет, еще можно отступить.
Но Леонора смотрела на него спокойными голубыми глазами и не собиралась убегать. Тогда он поцеловал ее — властно, как требовательный любовник, которому все позволено, как победитель, готовый вступить в покоренный город. Лица их были совсем близко, глаза смотрели в глаза, и он прочел в ней лишь решимость. Новая волна возбуждения охватывала ее, тело напряглось, требуя ласки, прикосновения.
И Тристан, решившись, отпустил себя на свободу. Теперь это тело принадлежало ему, и он позволил страсти, которая жгла изнутри и туманила голову, двигать его руками, управлять его губами. Леонора позволила ему, и он касался ее тела так, что думать об этом было просто невозможно, осталось лишь ощущать, гореть единым огнем и сливаться в одно целое, с восторгом чувствуя себя живой, страстной и желанной.
