София Каспари - Лагуна фламинго
— Может быть, ты как-нибудь приедешь ко мне в гости, Моника?
— О боже, Эдуард, ты предлагаешь мне уехать из Буэнос-Айреса? Я привыкла к большому городу, к суете. Сельская скука, должно быть, убьет меня.
— Всего лишь на пару дней. К тому же в Ла-Дульче никогда не бывает скучно. Да, это местечко тихим не назовешь, — улыбнулся Эдуард. — То коровы мычат, потому что у них болит вымя и их нужно подоить, то овцы блеют. Кудахчут куры, по нескольку раз в день кукарекает петух.
Моника рассмеялась.
Они с Эдуардом прошли в гостиную. Он подумал о том, что Моника сразу же вышла к нему, как только Мило сообщил о его приходе. Громила, как и в былые времена, сторожил дом. Казалось, Моника ждала Эдуарда. Она поприветствовала его как старого друга.
Они уселись у небольшого столика. Эдуард пригубил черный кофе и отставил изящную фарфоровую чашку в сторону.
— Ты ждешь сегодня клиентов? — спросил он.
Моника рассмеялась.
— Ах, я отошла от дел несколько лет назад.
— Когда?
— Вскоре после того, как ты уехал. За годы работы я накопила достаточно денег, чтобы обеспечить себе безбедную старость. Собственно говоря, я всегда об этом мечтала.
Эдуард кивнул. Моника потеребила кружевной рукав шелкового халата, словно смутившись.
— Сейчас я предоставляю свои услуги только тем, кто мне нравится, — сказала она.
Эдуард был рад тому, что смог не покраснеть, как мальчишка. Взяв себя в руки, он напомнил себе о цели этого визита. Нужно было кое-что прояснить. Только тогда он сможет жить в мире с собой.
— Моника…
— Да?
— У тебя по-прежнему хорошие связи?
Моника внимательно посмотрела на него и опустила ладонь ему на запястье.
— Возвращайся в свое имение, Эдуард. Не вороши прошлое.
Помедлив, он накрыл ее руку своей ладонью.
— Приятно видеть плоды своего труда. Приятно утром любоваться восходом солнца. Приятно наблюдать буйство зелени. Приятно праздновать со своими ребятами. Но…
— Тебе не следовало возвращаться сюда, Эдуард, — перебила его Моника. — Это уже не твой мир. Оставь мертвецов в покое.
Эдуард хотел возразить, но сдержался. Он задумчиво обвел взглядом гостиную. Тут появились новые ковры и картины, среди них были знаменитые произведения искусства. Черные волосы Моники, щедро смазанные эфирным маслом, блестели в свете ламп.
От ее красоты у Эдуарда по-прежнему захватывало дух.
Воспользовавшись ситуацией, женщина встала и, покачивая бедрами, подошла к стойке, чтобы налить новую порцию кофе.
Но Эдуард не мог так легко успокоиться.
«Я хочу выяснить, кто убил Элиаса, — пронеслось у него в голове. — Я должен это выяснить».
— Ты слышала о Ноахе? О брате Элиаса?
Моника покачала головой.
— Я ничего не знаю ни о нем, ни об остальных. Ничего не слышала о них с тех пор, как ты уехал. Все это в прошлом, Эдуард, и нам не повернуть колесо времени вспять. Ты должен с этим смириться.
Она подлила в кофе ром и протянула Эдуарду чашку. Их пальцы соприкоснулись, и Эдуарда словно громом поразило.
— Моника…
— Потанцуешь со мной?
— Но я не умею танцевать.
— Умеешь, я же знаю.
Моника жестом приказала ему отставить чашку. Мысль о том, что сейчас он вновь прикоснется к этой женщине, окрыляла Эдуарда. Моника положила его руку себе на талию и сжала другую. Эдуард заметил, что в комнату вошел Мило и уселся на стул. Слуга заиграл на гитаре простенькую мелодию.
Моника и Эдуард медленно двигались в такт песне, то сходились, то расходились. Моника ни на мгновение не спускала глаз со своего партнера. Эдуарду казалось, ее телодвижения подсказывают ему, что делать дальше.
На лбу у него выступили капельки пота, а Моника все танцевала — шаг вперед, шаг в сторону, шаг назад. Он следовал за ней.
В какой-то момент они остановились. Музыка стихла.
— Это было… прекрасно.
Эдуард чувствовал, как гулко бьется сердце у него в груди. Он чувствовал себя живым.
— Пойдем, — шепнула Моника, увлекая его за собой в спальню. — Нам еще многое предстоит вспомнить.
И воспоминания сразу же нахлынули, стоило Эдуарду войти в эту комнату. Запах духов, исходивший от подушек. Маленькие рисунки из «Камасутры», висевшие на стене. Крест. Статуэтки Девы Марии и святого Бенедикта, которому поклонялись жители Буэнос-Айреса, чьи потомки были родом из Африки.
Эдуард знал, что Моника — католичка, но мать научила ее поклоняться богам Африки. Насколько он помнил, она не чуждалась культа вуду.
Они сошлись легко, и все было как в прежние времена: Эдуард был сверху, а потом Моника змеей выскользнула из-под него и уселась в позу наездницы, раскачиваясь на пути к оргазму. Она хотела сделать этот путь как можно дольше, чтобы Эдуард в полной мере ощутил волны страсти. И вот когда он был уже на грани, когда казалось, что он вот-вот воспарит в небеса, она вернула его на землю.
— Ах, Моника… — простонал Эдуард.
Борьба с собой, великолепная игра, столь чарующая, столь болезненная, стремление продлить наслаждение, сдержать свою страсть, получить все сполна.
Они вновь были близки. Они близки. Ее нежная кожа, ее запах, ее вкус…
— Поцелуй меня, — шепнула Эдуарду на ухо Моника, и он выполнил ее просьбу.
Ее руки ласкали его спину, плечи, член. И когда Эдуард понял, что не может больше сдерживаться, она позволила ему кончить.
Они неподвижно лежали рядом. Грудь Эдуарда поднималась и опускалась, словно после быстрого бега. Он чувствовал тепло Моники. Темнота вокруг сгустилась…
Когда он проснулся, Моника сидела в плетеном стуле у стола и смотрела на него. Женщина уже успела одеться. В полутьме комнаты Эдуард видел огонек ее сигареты. Он приподнялся. Его одежда лежала рядом с кроватью, где он ее и оставил.
Одевшись, он повернулся к Монике.
— Мы скоро увидимся?
Она кивнула.
— Конечно. Но это зависит от тебя.
Увидев, что Эдуард что-то хочет возразить, женщина подняла ладонь.
— Все зависит от тебя, Эдуард, не сомневайся. Выбор за тобой.
Моника сказала, что ей нужно еще кое-что уладить. Мило провел Эдуарда наружу.
Чуть позже Моника вошла в небольшую, но дорого обставленную ванную комнату с голубой плиткой на стенах. Из бронзовой ванны поднимался пар. Моника сама придумала, как тут все оформить. Она хотела, чтобы ванная напоминала сказки «Тысячи и одной ночи». Пар стлался, словно туман. Мило поставил на столик у ванны поднос со сладостями и вином. Они с Моникой много лет прожили под одной крышей, и слуга знал, чего ей хочется, даже не спрашивая об этом.
