Эмили Кармайкл - Цветок Прерий
– Как ты думаешь, она даст себя погладить? – спросила она, глядя на лошадь.
– Наверное.
В глазах Маккензи, как в былые времена, вспыхнул озорной огонек.
– Вдруг на этот раз ей захочется побеседовать с женщиной? Не все же ей слушать одного тебя!
– Очень может быть, – с готовностью согласился Кэл, – почему бы тебе не попробовать?
Маккензи протянула руку – лошадь пошевелила ушами и отодвинулась.
– Давай войдем в стойло, – пригласил Кэл. Маккензи колебалась, тогда Кэл сказал:
– Кобылица не причинит тебе вреда, она больше не сердится, просто немного боится.
– Ты так думаешь?
– Идем, – Кэл уверенно улыбнулся.
Он отпер дверцу стойла, и они осторожно вошли внутрь. Лошадь отступила назад, но не стала выказывать враждебность, с которой смотрела на всех пару недель назад.
– Поговори с ней, – посоветовал Кэл.
– Я не знаю языка апачей, – возразила Маккензи.
– Поговори с ней о чем-нибудь женском. Она должна понять это.
Маккензи сделала шаг вперед. Лошадь отвела уши назад, затем медленно выпрямила их.
– Здравствуй, девочка. У тебя все еще нет имени. Мы же не можем звать тебя дикой кобылицей теперь, когда ты стала послушной, как овечка. Как же мы назовем тебя? – она продолжала что-то говорить и потихоньку продвигалась вперед, стараясь не замечать сверлящего взгляда Кэла.
Кобылица вновь передернула ушами и издала жалобное ржание. Она выгнула дугой красивую шею и понюхала воздух. Маккензи плавно подняла руку, дотронулась до бархатных губ лошади и рассмеялась от радости.
– Ой, какая она прелесть!
Кэл молчал, Маккензи не смотрела в его сторону, но чувствовала его взгляд. Ей не следовало приходить сюда и глупо кокетничать с ним, но девчонка-проказница не хотела уступать рассудительной женщине.
– Как тебе удалось приручить ее, Кэл? Посмотри, она такая добрая. Может быть, немного боится, но глаза у нее добрые. Даже не верится, что это та самая лошадь, которая чуть не убила Тони. Ты занимался приручением диких лошадей, когда жил у индейцев?
– Немного, – ответил Кэл и подошел, чтобы погладить нос лошади. – Лошади похожи на людей. Ты даешь им то, чего они хотят, успокаиваешь их страхи, относишься к ним с пониманием, и они платят добром за добро. С кобылицами обычно бывает проще, чем с жеребцами. Кобылицы быстрее реагируют на ласку.
– А жеребцы нет?
– Некоторые – да, как тот большой серый конь, от которого родились почти все твои жеребята, – он улыбнулся. – А другие так упрямы, что их не удается научить вести себя, как положено. Наверное, это вообще свойственно мужскому полу.
Свойственно мужскому полу… Калифорния Смит тоже принадлежал к мужскому полу и мог свести с ума любую женщину. Маккензи почувствовала, как кровь приливает к щекам, и отвернулась, чтобы этого не заметил Кэл. Будто почувствовав внезапное замешательство Маккензи, лошадь фыркнула и вскинула голову.
– Думаю, мы ей уже надоели, – сказала Маккензи.
Она погладила животное на прощание и хотела выйти из стойла, но в этот момент Кэл тоже подошел к дверце. Спеша выйти, Маккензи столкнулась с ним. От неожиданного прикосновения по ее телу прошла теплая волна.
– Нет, – твердо сказал Кэл, когда она открыла дверцу. Он протянул руку и задвинул щеколду. Когда Кэл схватил Маккензи за плечи, у нее от страха заныло в животе.
– Ты сама напросилась на это, значит, ты этого хотела.
Он припал к ее рту теплыми настойчивыми губами. Маккензи извивалась, пытаясь освободиться, но не тут-то было. От Кэла приятно пахло мимозой, сеном и мужчиной. В теле Маккензи вспыхнул огонь, и сопротивление ее ослабло. Ее тело не было телом невинной девушки, оно знало, чего хотело, и не обращало внимания ни на какие увещевания разума.
Из горла Маккензи вырвался стон, она прекратила бесполезную борьбу и, сдавшись, положила руки на грудь Кэла. Она блаженствовала. Ей хотелось гладить его грудь, плечи, спину, пышную гриву волос… Она вся взмокла от острого желания. В эту минуту они были одни во всем мире, ничего больше не существовало и не имело значения.
– Маккензи, – хрипло прошептал Кэл возле ее уха. Она слишком долго мучила его, и теперь Кэл был похож на голодного волка, вырвавшегося из клетки. Казалось, он может проглотить ее, если не сдержится.
– Маккензи…
Кэл отстранил ее от себя, хотя до боли хотел получить то, что ему предлагалось. Женщина была готова отдаться, хотя могла не сознавать, к чему открыто призывает ее тело, но он отчетливо понимал, что Маккензи больше не в состоянии контролировать свои действия.
– Что? – Маккензи была сбита с толку.
Ее губы припухли от поцелуев, щеки горели, зеленые глаза стали почти черными, и Кэл видел в них отражение своего желания.
– Ты должна быть уверена в себе. Маккензи потупилась.
– Неужели я сумел победить твой гнев и обиду при помощи одного поцелуя?
От изумления у нее открылся рот, а в глазах вместо пламени желания загорелся огонек злости. Всю ее страсть как ветром сдуло, и Кэла обдало холодом.
– Чего ты хочешь, Маккензи? Ты действительно хочешь моей любви или оттолкнешь и прогонишь меня?
Лицо женщины вспыхнуло.
– С того самого момента, как я вернулся на ранчо, ты все время металась между желанием плюнуть мне в лицо и поцеловать меня. Черт возьми, несколько минут назад я вряд ли смог бы поцеловать тебя, даже если бы и очень захотел! А сейчас ты готова…
– Ты все выдумал! Если ты думаешь, что я…
– Мне кажется, что тебе пора на что-то решиться. Мы не в игры играем. На карту поставлены наши жизни – твоя и моя. Я все еще люблю тебя, Мак. И если получу тебя на этот раз, уже не отпущу. Так что не соблазняй меня понапрасну, я могу и не сдержаться.
– Уйди! Уйди от меня! – она резко провела тыльной стороной ладони по губам, будто желая уничтожить следы их поцелуев. – Раньше я ненавидела тебя! Господи, лучше бы я ненавидела до сих пор!
– Ненависть, по крайней мере, честное чувство.
Маккензи хотелось, чтобы он сделал что-нибудь такое, из-за чего пропала бы глупая нежность, возникшая в ее душе, что-то такое, что она могла бы использовать против него. Кэлу снова удалось завоевать ее сердце. Он однажды уже разбил его, но она не позволит разбить его опять.
Кэл говорил спокойно, ровно, глаза его светились пониманием.
– Маккензи, любовь тоже может быть честной, если ты ее не боишься. Но если ты вступила на узкий мостик между любовью и ненавистью, даже твое собственное сердце иногда может обманывать. Я не боюсь признаться в том, что все еще люблю тебя, в том, что совершил большую ошибку, когда покинул тебя. И думаю, что ты тоже меня любишь. Но если ты хочешь, чтобы мы были вместе, ты должна быть уверена, что сможешь простить мне то, что я сделал в прошлом, и сможешь жить со мной в этом настоящем мире, где большинство людей считают меня дикарем.
