Хизер Гротхаус - Нежная обманщица
В первых двух записях не было ничего нового.
«Я попробую уехать в Марсель до того, как Симона и Шарль поженятся. Надо закончить с планами. Арман знает, что времени у него совсем мало».
В следующей записи было вот что:
«Он не дал мне уехать. Теперь мне остается лишь ждать. И молиться. Мы так близки».
Симона долго смотрела на последний листок, не решаясь взять его в руки. Это была последняя запись, которую мама сделала перед смертью. Прочитав ее, Симона либо узнает тайну, которую скрывали родители, либо так и останется навеки с вопросами, на которые нет ответов. Наконец Симона взяла свернутый лист и развернула его.
Лист оказался чистым, но в него был вложен другой, более желтого оттенка. Гладкий, вощеный и плотный, он был явно старше, чем листочки, на которых мама вела свой дневник. С колотящимся сердцем Симона развернула его и удивленно вытаращила глаза.
«Свидетельство о браке
Настоящим удостоверяется, что января третьего дня 1058 года от Рождества Господа нашего благородная дама Порция Бувье из Сен-дю-Лака, находящаяся под королевской опекой, дала супружескую клятву кавалеру Арману дю Рошу, инвалиду».
Симона нахмурилась. Почему в этом документе ее мать еще до замужества называют леди из Сен-дю-Лака? И почему она находилась под опекой короля? И почему ее отца назвали инвалидом? Арман получил свои ранения до рождения Симоны, но в тот же самый год, в бою, на службе французскому королю.
Симона прочла дальше:
«По заключении этого союза Арман дю Рош признает город и земли Сен-дю-Лак, кои будут находиться в его владении, равно как и имущество любых наследников до совершеннолетия поименованных наследников, залогом за долг короне в размере 10 000 золотых монет.
Порция Бувье обязуется защищать поместье Сен-дю-Лак от любого ущерба вместо своего мужа до того времени, пока он не вернется в здоровое состояние или же не умрет, тогда долг Армана дю Роша будет вычтен из фондов Сен-дю-Лака, а поместье передано его вдове».
В нижней части документа находились изящная подпись Порции, корявый росчерк Армана, а также королевская подпись и церковные печати.
Симона в недоумении разглядывала контракт. Он не давал разгадки, скорее само обнаружение этого документа вызывало новые вопросы. Какой-то долг короне… Когда они с отцом уезжали из Франции, Симоне сказали, что Арман не в состоянии выплатить королевские налоги из-за расточительности Порции.
Десять тысяч золотых монет — это целое состояние.
Письмо короля Франции открыло для Симоны и ее отца двери королевского дворца в Англии, благодаря ему они получили приглашение на празднование дня рождения короля Вильгельма. Теперь, когда Симона вышла замуж, а ее отец получил причитающиеся за невесту деньги, Арман мог спокойно остаться в Англии, построить здесь новую жизни и забыть о долге французской короне.
Еще одно открытие удивляло Симону. Оказывается, Арман уже был инвалидом, когда женился на Порции. Симона прижала пальцы к вискам. Ей казалось, что этот документ как-то связан со всеми тайнами семьи, но она не знала, как выяснить остальное. Арман, конечно, не захочет отвечать на такие вопросы, да еще заинтересуется, откуда Симона узнала об условиях брачного договора своих родителей.
У нее путались мысли. Правда, ложь, полуправда о семейной жизни родителей — все смешалось. Больше всего Симоне хотелось, чтобы рядом был Николас, чтобы она могла с ним посоветоваться. Но Ник все еще не вернулся из Обни, к тому же Симона не могла знать, какими будут его чувства к ней, когда он все же вернется.
Вокруг не было никого, к кому она могла бы обратиться за помощью. Никто не знал ее отца до того, как…
Леди Женевьева!
Оставив разбросанные листочки с записями, Симона выбралась из постели и бросилась к двери.
Однако, добравшись до покоев свекрови, Симона растеряла свою решимость. А вдруг баронессы нет в спальне? А если она там?
Наконец Симона подняла руку и постучала.
— Подождите минуту, — раздался голос вдовствующей баронессы.
Симона вздохнула.
— Я могу прийти позже, если вы не расположены к беседе, леди Женевьева, — громко проговорила Симона, которой вдруг пришло в голову, что она не знает, как говорить с Женевьевой.
Но тут послышался скрип засова, и дверь распахнулась. На пороге стояла бледная, но улыбающаяся Женевьева.
— Ну уж нет, дорогая, — сказала она, — заходи.
— Надеюсь, я вас не разбудила, — пробормотала Симона, заметив смятые покрывала.
— О нет. — Женевьева невесело засмеялась. — Должна признать, что я просто ленюсь. — Она закрыла за невесткой дверь и задвинула засов. Симоне это показалось странным, но она промолчала, ибо, несмотря на легкий тон Женевьевы, ощутила панику свекрови. Симона снова засомневалась, стоит ли говорить о своей семье.
Оглядев комнату, Симона отметила мягкий желтоватый цвет стен, небольшие гобелены с батальными сценами, кровать с гербом семьи.
— Когда Ник был еще ребенком, он жил в этой комнате, — объяснила Женевьева, поправляя на кровати меховые покрывала.
— Очень подходящая комната для мальчика. — Симона искренне улыбнулась. Ей сразу представился вихрастый черноволосый сорванец, играющий на широком подоконнике или ведущий воображаемые войны на карте Англии, очень умело нарисованной на полу комнаты. Женевьева ничего здесь не изменила, не стала приспосабливать ее к женскому вкусу.
— Он и правда любил ее, — признала Женевьева, подошла к окну и, повернувшись спиной к Симоне, выглянула наружу. — Когда Ричард умер, я часто приходила сюда, представляла, что Ник еще маленький и я нужна ему. Спала здесь. Не могла привыкнуть спать в огромной кровати без мужа.
Симона молчала, не зная, как ответить на это признание. Она провела без Ника всего одну ночь и представить себе не могла, что он больше никогда не ляжет с ней в одну постель.
— Вы все еще тоскуете по нему?
Женевьева обернулась. На лице ее отразилась такая горечь, что у Симоны слезы навернулись на глаза.
— Каждое мгновение. — Она вздохнула, подошла к кровати и погладила гладкий столб. — Он сделал ее для Ника. Своими руками. Ричард был намного старше меня, он уже смирился с тем, что никогда не будет иметь наследника. Когда родился Ник, Ричард… Ричарду стало казаться, что снова взошло солнце юности. И мне тоже. Мы оба его обожали. Наверное, даже слишком. Посмотри. — Женевьева прошла к дальней стене, украшенной большим гобеленом, и приподняла его. Взгляду открылась небольшая дверца. — Это потайной ход Ника к конюшням. Он думал, что я про него не знаю, а Ричард мне рассказал. Когда Ника отсылали спать, он потихоньку выскальзывал в эту дверь и бежал туда, где был отец. В этой комнате он был принцем, королем. Боюсь, мы его избаловали. Он слишком требовательный. — Женевьева выпустила из рук край гобелена.
