Киран Крамер - Герцоги налево, князья направо
Упиваясь ее запахом и нежностью ее кожи, он целовал внутренние поверхности ее бедер, медленно поднимаясь выше и выше, пока не добрался до самого чувствительного местечка. Он втянул в себя его запах — Поппи застонала, — а потом коснулся языком.
Поппи ахнула.
Николас перестал двигаться.
Кеттл все еще насвистывал.
Николас отпрянул и знаком показал Поппи, чтобы она прикрыла рот ладонью. Дрожащей рукой она проделала этот жест, а Николас принялся за то, что доставляло ему величайшее наслаждение, — ублажать ее ласками.
Сначала он подул на нее.
Поппи снова застонала. Негромко.
Потом он коснулся ее языком, но на этот раз поглубже.
И еще раз.
Ноги у Поппи начали сгибаться, и тогда Николас выпрямился и прислушался к Кеттлу, который теперь насвистывал матросскую песенку. Николас встал, взял Поппи на руки и бережно перенес в кресло.
— Ведите себя тихо, очень тихо, — шепнул он ей. — И будьте совершенно спокойны.
Поппи кивнула, и он широко раздвинул ей ноги.
Щеки у нее вспыхнули румянцем, глаза заблестели, и она прикрыла рот ладонью.
Николас не удержался от улыбки, глядя на такое послушание, — ведь Поппи так редко его слушалась. Но у него было слишком мало времени на злорадство по такому поводу. Поппи хихикнула, не убирая ладони со рта.
— Ш-ш-ш, — прошипел он, строго посмотрел на нее, и она притихла, но глаза ее сияли озорством.
Дерзкая девчонка.
Под шепот огня, тиканье часов на каминной полке и посвистывание Кеттла Николас возобновил свои чувственные игры.
Через несколько секунд Поппи вцепилась свободной рукой ему в волосы. Он в последний раз дотронулся языком до самого потаенного местечка ее женственной сути, и Поппи в экстазе прогнула спину, отчего самый сладкий уголок ее плоти еще приблизился к губам Николаса. Еще секунда — и он войдет в нее…
Нет, это произойдет в другое время. Теперь Николас был уверен, что так оно и случится.
Поппи, возможно, не думает, что станет его женой, однако, черт побери, если он обязан жениться, дабы сохранить работу, лишь одна женщина интересует его настолько.
И это Поппи.
Может, он и не любит ее, но она его пленила. И он не станет овладевать ею до тех пор, пока не уложит совершенно обнаженную на ковер перед горящим камином, и тогда они отдадутся друг другу.
А пока он должен удовольствоваться тем, что научил ее искусству любви, сам не участвуя в ее акте до полного завершения.
Николас откинулся назад с глубоким, медленным вздохом.
Ласково и осторожно одернул подол ее платья.
— Это, моя дорогая, и есть счастье возбуждения, — заговорил Николас. — Прошу вас каждый раз, когда вы говорите Сергею и Наташе, что счастливы их видеть, вспоминайте, что такое настоящее счастье. И помните, что испытали его со мной.
Поппи слушала его так, словно видела впервые в жизни. Она была прекрасна… Темно-алые губы, нежно-розовые щеки. Он удовлетворил ее. Прогнал тягостное, унылое безразличие из ее глаз, избавил Поппи от напряженной, понурой осанки.
— Мне пора уходить, — сказал Николас и поцеловал Поппи в макушку. — Доброй ночи.
— Доброй ночи, Николас, — тихо промолвила она.
Николас, подумал он с радостью. Не Драммонд.
— Николас!.. — окликнула она.
Жаркое молчание вспыхнуло между ними.
— Не забудьте вашу трость, — прошептала Поппи.
— Не забуду, — произнес он хриплым голосом. Ему было тяжело покидать Поппи.
У входной двери Кеттл вручил Николасу его шляпу, которую тот и надел.
Короткое мгновение они оба держались за трость. Глаза их встретились в обоюдном понимании, и Кеттл, как отметил Николас, определенно, взглянул на него с одобрением.
— Благодарю вас, Кеттл, — сказал Драммонд и сунул трость под мышку.
— Доброй ночи, ваша милость.
— Постараюсь сделать для этого все от меня зависящее, — ответил Николас, но это оказалось нелегко. Всю ночь ему снились доверчивые и в то же время тревожные глаза Поппи.
Глава 24
На следующий день после званого обеда Поппи пробудилась с мыслью о Николасе, о его губах, о том, как они целовали ее. Потом она подумала о его глазах, об их загадочной темно-серой глубине, завлекающей, теплой, а порой даже горячей.
Неудивительно, что его прозвали неисправимым холостяком.
Однако он был куда более интересным мужчиной, чем те, к кому приложимы определения «избранный» или «противник брака».
Прошедшим вечером Николас внушил ей веру в самое себя. В самом деле, весь вечер он был для нее надежной опорой и словно на огне спалил ее неуверенность в своих силах. Она почувствовала себя настоящей хозяйкой. А потом, уже в библиотеке, он проявил огромную нежность, которая просто заворожила ее, породила тягу к нему — еще более сильную, чем раньше.
Подойдя к окну, Поппи взглянула на лондонское утро и вздохнула. Ноги у нее снова ослабели при воспоминании о том, чем они с Драммондом занимались вчера вечером.
Поппи запрокинула голову и мучительно застонала. Николас пробудил в ней желание, которое только он должен удовлетворить.
Она увидится с ним сегодня вечером. Они приглашены на раут к Мерриуэзерам. Вся мебель будет отодвинута, окна распахнуты настежь. Весь лондонский высший свет соберется в доме, чтобы повеселиться в полное свое удовольствие.
В окружении сотен людей она прижмется к Николасу, грудью к его груди, животом к его животу. Их губы сблизятся. Николас наклонится, что-то нашептывая ей на ухо. Может, они и поцелуются, тогда он погладит ее по груди, по спине и по бедрам.
А она — ох, у нее будет соблазн накрыть ладошкой кое-что твердое в его брюках…
Заметит ли кто-нибудь, что она это сделала?
То была дерзкая, шальная мысль, от которой у Поппи перехватило дыхание…
Опомнившись, она с любопытством пригляделась к юноше-посыльному, который с большим свертком в руках пересек улицу и направился к парадному входу в ее дом.
Через несколько коротких минут в дверь спальни Поппи постучала горничная.
— Вам что-то прислал князь Сергей, мисс, — сообщила она, протягивая пакет.
— Вот как? — произнесла Поппи, не имея особого желания принимать посылку. Но все же взяла ее из рук горничной и закрыла за той дверь, после чего немедленно прочитала записку, прикрепленную к пакету.
Записка была очаровательной. Даже романтичной. Сергей просил у нее прощения за то, что настаивал на ее вступлении в незаконную связь с ним, а также просил о возможности начать все заново.
Но и это было неискренним. О, каким неискренним! Ужасная фальшь.
И тем не менее Поппи обязана принять его приглашение.
