Нора Робертс - Мятеж
— Может быть, мне перевязать вам рану?
Бригем с усмешкой бросил взгляд на свою лошадь. Рядом с ней на другой лошади восседал достойный Паркинс.
— Мой лакей этим займется.
Сирина проснулась перед рассветом. Последнюю неделю она плохо спала после того, как однажды пробудилась от сна с колотящимся сердцем, уверенная, что Бригему грозит опасность.
Даже сейчас страх преследовал ее, соединяясь с болью, которую Сирина испытывала после его отъезда. Это глупо, убеждала она себя. Бригем в безопасности в Лондоне. Со вздохом Сирина села, понимая, что больше не заснет. Бригем в Лондоне, повторяла она про себя, но с таким же успехом он мог находиться за океаном.
Какое-то время Сирина позволяла себе верить, что он вернется, как обещал. Но проходили недели, а его не было. И она перестала смотреть на дорогу при звуке лошадиных копыт. Колл и Мэгги поженились больше недели назад. На их свадьбе Сирина наконец дала надежде умереть. Если Бригем не вернулся к свадьбе Колла, то не вернется вовсе.
Она это знала, напоминала себе Сирина, ежедневно выполняя обычную работу по дому. Знала, когда отдалась ему на берегу озера, и поклялась, что не будет сожалеть о происшедшем. Она говорила это себе и помнила, что получила все, чего хотела.
Все, кроме одного. Она не забеременела. Сирина надеялась, понимая, что это безумие — стать матерью ребенка Бригема.
Этого не произошло. Ей остались только воспоминания.
Конечно, у нее были семья и дом. Это помогало заполнить пустоту. Она достаточно сильна, чтобы жить своей жизнью без Бригема. Возможно, она больше никогда не будет счастлива, но нужно довольствоваться тем, что имеешь.
Домашние обязанности облегчали ей душу. Сирина работала одна или вместе с матерью и сестрой. Ради них и ради собственной гордости она сохраняла бодрость духа. Хандра и тоска не для Сирины Мак-Грегор. Впадая в депрессию, она напоминала себе, что у нее был один золотой день.
Однажды ранним вечером Сирина ускользнула из дома. Мать и Мэгги занимались пряжей, а Гвен навещала больную в деревне. Одетая в бриджи, Сирина не попалась на глаза никому, кроме Мэлколма, которого подкупила леденцом.
Она поехала к озеру. Эту слабость Сирина иногда разрешала себе. Когда позволяло время, она сидела на берегу, мечтала и вспоминала. Это словно делало Бригема ближе к ней. Но он вернулся в Лондон, которому принадлежал.
Весна была в разгаре. Легкий ветерок колыхал цветы, деревья покрылись зеленой листвой. Солнечный свет проникал сквозь нее, рисуя причудливые узоры на тропинке. По шороху веток было понятно, что молодой олень пробирался через лес.
Земля у озера была упругой и теплой, хотя вода должна была оставаться ледяной еще несколько недель и сохранять прохладу все лето. Спешившись, Сирина прилегла на холмик почитать и помечтать. Она хотела одиночества, мечтала о коротких минутах безмятежности.
Рядом с ней цвели фиалки. Сирина сорвала несколько, лениво вплетала их в волосы и глядела на стеклянную гладь озера. Высоко на камнях рос вереск, чьи цветы так похожи на пурпурные звезды. Его тонкий запах доносился до нее. Еще выше находились утесы, разглаженные дождями и временем. Там не росло почти ничего, но их нагота казалась Сирине красивой. Они походили на крепости, охраняющие восточный берег озера.
Сирина хотела, чтобы Бригем мог видеть это место теперь, когда ветер был ласковым, а вода такой голубой, что от этого щипало в глазах.
Положив голову на руку, Сирина закрыла глаза, мечтая о Бригеме. Ей показалось, что бабочка села на ее щеку. Дремлющая Сирина лениво смахнула ее. Она не хотела просыпаться в одиночестве. Скоро ей придется вернуться домой и наверстывать часы, украденные для себя. Но еще немного она полежит здесь и помечтает о том, что могло бы произойти.
Сирина вздохнула, почувствовав, что что-то — очевидно, бабочка — скользнуло по ее губам. Она улыбнулась, думая, как приятно было это прикосновение. Ее тело вытянулось, обдуваемое легким ветерком. Как приближение рук любовника, подумала она. Пальцев Бригема. Новый вздох, казалось, наполнил ее грудь. Кровь прилила к телу, губы раскрылись.
— Смотри на меня, Сирина. Смотри на меня, когда я целую тебя.
Сирина машинально повиновалась — ее мысли все еще были скованы дремотой, согревающей тело. К своему изумлению, она увидела глаза Бригема, смотрящие ей в глаза, покуда ее губы были запечатаны поцелуем, слишком настойчивым и властным для любого сна.
— Господи, как же мне тебя не хватало! — Бригем привлек ее ближе к себе. — Каждый день, каждый час…
Неужели это было реальностью? Мысли Сирины текли так же стремительно, как кровь, когда она крепко обняла его, опасаясь, что он исчезнет.
— Бригем! Это действительно ты? Поцелуй меня еще раз, — потребовала она, прежде чем он успел заговорить снова. — И еще, и еще!
Бригем выполнил просьбу — его руки скользили по ее волосам и телу, пока обоих не охватила дрожь. Он хотел рассказать ей, что почувствовал, когда остановил лошадь и увидел ее спящей там, где они впервые занимались любовью. Никто не выглядел более прекрасно, чем его Сирина, лежащая в мужских бриджах, с головой, покоящейся на руке, и цветами, вплетенными в волосы.
Но Бригем не мог найти слов, а если бы нашел, Сирина не позволила бы ему их произнести. Ее губы жадно приникли к его рту. В прошлый раз она казалась хрупкой и немного испуганной, а сейчас была воплощением страсти и желания. Невозможно было оторвать ее от любимого, она бы не вынесла, чтобы их что-то разделяло. Хотя Бригем пытался проявить мягкость во время их первой встречи после стольких недель разлуки, Сирина горела в его объятиях, как пламя.
Не в силах противиться, он сорвал с нее мужскую одежду и нашел свою женщину.
Это было как в первый раз, думала Сирина. Даже еще прекраснее. Руки и рот Бригема словно были повсюду одновременно. Ее кожа влажно поблескивала. Какую бы робость она ни испытывала, впервые отдаваясь ему, сейчас это чувство было сметено охватившей ее страстью. Сирина все сильнее прижимала Бригема к себе, впитывая запахи пота, лошади, крови, возбуждавшие чувственные желания.
— Господи, Рина! — Бригем едва мог говорить. Она словно увлекала его в те места, где он никогда не был, о существовании которых не подозревал. Никакая другая женщина так не властвовала над ним — ни самая опытная французская куртизанка, ни самая светская британская леди. От шотландской дикой кошки он узнал о любви больше, чем казалось возможным.
Кровь стучала у него в мозгу, вызывая сладостную боль. Самообладание, с которым он прожил годы своей жизни, с которым поднимал шпагу и стрелял из пистолета, исчезло, как если бы не существовало никогда. Он привлек Сирину к себе, запуская пальцы в ее волосы, сжимая податливую плоть.
