Сильвия Дэй - Не искушай меня
Копыта коней гулко цокали по мостовой, и монотонный ритм убаюкал Линетт. Ночь выдалась темной и беззвездной – небо заволокли тучи. Прохладный ветерок пробирался под плащ, холодил разгоряченную кожу. А вдруг Саймона не окажется дома? Что, если он там не один?
Что сказать, если он развлекает гостей? И как поступить, если он с женщиной?
Линетт сделала глубокий и медленный вдох, стараясь успокоить колотящееся сердце. Она чуть наклонилась в седле, чтобы скрыть лицо, и эта поза лишь усиливала ощущение, что она собралась броситься вниз с высокого утеса. Вообще-то она была не из тех, кто прячет лицо перед кем бы то ни было, но сейчас она испытывала настоящий страх.
Она боялась, что ее увидят, боялась, что Саймона не окажется дома или что ему будет не до нее. Она боялась, что родители никогда не простят ей этот проступок.
Но она не повернула назад. Потребность быть с ним оказалась сильнее всякого страха. Саймон успокоил ее, и в то же время воодушевил, он разбудил в ней ту женщину, которой она была до гибели Лизетт. С ним она снова почувствовала себя самой собой – свободной от предрассудков, решительной. Свободной от необходимости играть роль скромницы.
Но важно не перегнуть палку. Нельзя дать родителям повод сокрушаться из-за того, что судьба отняла у них хорошую и тихую дочь, оставив неуправляемую и вздорную. Линетт остановила коня перед домом. Саймона Куинна. Она сама не знала, как вышло, что сейчас она стояла перед дверью его дома и дышала так, словно пробежала миль пять, У нее кружилась голова и земля уходила из-под ног. И больше чем когда-либо ей нужен был Саймон, чтобы на него опереться, почерпнуть у него силу, которой ей сейчас так не хватало.
Она растерянно заморгала, увидев перед собой дворецкого, крепкого парня, чей парик едва ли мог скрыть его юные годы. Он выдал свое удивление при виде ее в мужской одежде лишь многозначительно поднятой бровью и, не говоря ни слова, отступил, пропуская в дом. Линетт вошла, и дворецкий закрыл за ней дверь.
– Мадемуазель, – сказал он, – позвольте взять ваш плащ и шляпу?
Она отдала ему шляпу, но плащ снимать не стала, а, наоборот, потуже запахнула его, словно шерстяная ткань плаща могла послужить ей щитом.
– Должен вас предупредить, мадемуазель, мистер Куинн сегодня вечером в дурном расположении духа.
– Он один? – прошептала Линетт, осмелев – у дворецкого были добрые глаза.
– У него живет гость, но его сиятельство сейчас занят не с мистером Куинном, – ответил дворецкий и жестом пригласил Линетт пройти в дом. – Могу я проводить вас в гостиную? А тем временем я доложу мистеру Куинну о вашем визите.
– Вы не станете возражать, – с дрожью в голосе спросила Линетт, – если я сама к нему поднимусь?
Она боялась, что Саймон заставит ее уйти, если она останется ждать его внизу.
Но она знала, что случится, если она поднимется наверх.
Дворецкий тоже это знал, если судить по румянцу, вспыхнувшему у него на щеках. Он вежливо поклонился.
– Вторая дверь справа от вас по коридору, – пробормотал он. – Я позабочусь о том, чтобы вашего слугу проводили на кухню.
– Благодарю.
Сжав перила так, что побелели костяшки пальцев, Линетт осторожно начала подниматься по лестнице. Ноги у нее дрожали. Дойдя до верхней лестничной площадки, она остановилась, не решаясь продолжить путь.
Коридор был очень скупо освещен – лишь две конусообразные свечи на довольно большом расстоянии друг от друга горели в закрепленных на стене подсвечниках. Несмотря на то что обстановка этого дома сильно отличалась от обстановки особняка баронессы, эти свечи в металлических подставках на стенах напомнили ей об обстоятельствах пожара. От страха у нее вспотели ладони.
Из под двух дверей, одна слева от нее, другая справа, просачивался свет. Линетт прошла мимо первой, когда вдруг услышала голоса и замерла от ужаса. Нервы ее уже были на пределе. Что, если сейчас кто-то выйдет из комнаты и увидит ее здесь? Она просто сгорит со стыда и умрет на месте.
Страх быть обнаруженной заставил ее замереть. Но разговор за дверью стал более оживленным, и Линетт вздохнула с облегчением – те, кто был там, слишком увлечены беседой, чтобы заметить, что мимо комнаты кто-то прошел. Она уже собиралась пройти дальше, как голоса вдруг умолкли, и явственно послышался скрип кровати. Линетт прикусила губу и остановилась.
Из-за двери донесся хрипловатый смех женщины, потом приглушенный мужской голос.
Судя по интонациям баритона – слов Линетт разобрать не могла, – мужчина уговаривал женщину. Женщина что-то промурлыкала, и мужчина застонал, после чего послышался ритмичный звук, как будто кто-то громко топал. Этому звуку стены не были преградой, звук был громкий, упрямый, нескончаемый. Они заняты любовными играми.
У Линетт перехватило дыхание. Она схватилась рукой за горло. На лбу ее выступил пот.
Не в силах запретить себе слушать, она прижалась к стене. Свободная рука под плащом то сжималась в кулак, то разжималась. Линетт напрягла бедра, чтобы не дрожали ноги, и прикусила нижнюю губу, когда разгоряченные крики наслаждения стали громче и беспрепятственно распространились по всему коридору.
Она не знала, сколько времени стояла там, но поняла лишь, что все ее чувства обострились до предела, кожа горела, во рту пересохло, грудь налилась, и в ней возникло странное невыносимое томление.
Дверь справа широко отворилась, и золотистый свет залил коридор. Линетт напряженно выпрямилась, увидев Саймона, вышедшего из комнаты с перекошенным от злобы лицом. На нем были одни лишь бриджи, да и те расстегнуты, открывая взгляду соблазнительный треугольник загорелой кожи и узкую полоску курчавых волос, уходящую вниз, под бриджи, которые заканчивались как раз над солидной выпуклостью – свидетельством его возбуждения. У Саймона был мускулистый живот, и кулаки его были сжаты, подчеркивая крепость и объем мощных бицепсов. Волосы его черными шелковистыми прядями разметались по плечам.
Линетт никогда еще не видела мужчины прекраснее этого.
И никогда ей ничего не хотелось сильнее, чем оказаться в объятиях этого красавца.
Саймон остановился и уставился на нее, не мигая. Ритм его дыхания изменился, и она мгновенно почувствовала перемену в его состоянии. Гнев в одну секунду обернулся похотью, и Линетт обдало жаром.
– Саймон, – прошептала она и протянула ему руку.
В два шага он преодолел разделявшее их расстояние и заключил ее в объятия, прижал к груди. Она обхватила его за шею, вжалась грудью в его живот и губами прижалась к его горлу.
От него пахло табаком, бренди и мускусом, и этот запах пробудил в ней странное беспокойство. Она была там, где ей должно быть, – в объятиях Саймона. Бескостная, словно марионетка, она позволила ему взять ее на руки и отнести в спальню. Саймон ногой закрыл за собой дверь.
